Жизнь

Еще один великий голос и женщина прямо по мне – а также моя невеста на рок-н-ролльной “свадьбе” – Этта Джеймс. Она записывается аж с начала 1950-х, когда еще пела ду-воп. С тех пор она где только не отметилась. У нее один из тех голосов, который, если ты слышал его по радио, а потом видел пластинку Этты Джеймс в магазине, – ты сразу эту пластинку покупал. Он сама покупала тебя с потрохами. И 14 июня 1978 года мы с ней сыграли. Она была на одной афише со Stones в Capital Theater в Пассеике, штат Нью-Джерси. Добавлю, что Этта была торчком. Так что определенное взаимопонимание возникло у нас практически моментально. Кажется, в то время она была в завязке. Но это на самом деле неважно. Раз взглянуть в глаза – этого двум торчкам хватит, чтоб признать друг друга. Невероятно сильная женщина с голосом, который мог увести тебя что на небо, что в преисподнюю. И мы стали тереться вместе в гримерке и, как все бывшие торчки, говорили про торчание. Что, да как, да почему – обычные такие самокопания. Все это закончилось закулисной свадьбой, которая по понятиям шоу-бизнеса значит: ты как бы женишься, но не на самом деле. Вы обмениваетесь клятвами и все такое прочее, стоя на ступеньках, которые идут за сценой. Она вручила мне кольцо, я вручил ей кольцо, и в этот момент, кстати, решил, что ее зовут Этта Ричардс. Она поймет, о чем я говорю.

* * *

Когда родились Теодора и Александра, мы с Патти жили в квартире на Четвертой улице в Нью-Йорке, и нам показалось, что это не лучшее место, чтобы растить детей. Поэтому мы снялись и поехали в Коннектикут, начали строить дом на участке, который я купил. Ландшафт там не очень отличается от Центрального парка в Нью-Йорке: громадные плиты и валуны серого сланца и гранита, которые вступают из земли, и вокруг плотный лес. Нам пришлось взрывать породу тоннами, чтобы поставить фундамент, отсюда и мое прозвание для этого дома: Камелот-Деньгоглот. Мы въехали в него только в 1991-м. Дом стоит на границе природного заповедника, который давным-давно был местом индейских захоронений и богатыми охотничьими угодьями для ирокезов, и в лесу здесь такое первобытное спокойствие, что для духов предков – в самый раз. У меня есть ключ, который отпирает ворота из сада в лес, и мы ходим туда на прогулки, бродим повсюду.

В лесу есть очень глубокое озеро с водопадом. Я там оказался однажды с Джорджем Ресили, когда мы вместе работали году эдак в 2001-м. Рыбалкой там заниматься вроде как не положено, поэтому мы, как Том Сойер с Гекльберри Финном, тайком прокрались, специально чтобы наловить таких офигенных рыб, которые называются оскарами, – крупная рыба и очень вкусная. Джордж – спец по рыбалке, и он сказал, что оскары нигде севернее Джорджии водиться не должны. А я говорю: давай еще раз забросим! И неожиданно у меня со страшной силой потянуло. И тут как вылезет эта огромная кайманова черепаха, как бык, вся зеленая и склизкая, и прет на нас с моей рыбиной во рту! Это было как столкнуться нос к носу с динозавром. Ужас на лице что у меня, что у Джорджа – жалко, фотоаппарата не было. А эта хреновина уже собирается нападать – у нее шея вытягивается фута на три или четыре, и она огроменная, и лет ей, наверное, сотни три. Мы с Джорджем тут же превратились обратно в пещерных людей. Боженьки мои! Это же уебище шутки не шутит. Я бросил удочку, подобрал какой-то камень и как садану ей по панцирю. “К чертям собачьим, старуха, или ты, или я”. Они ведь злобные твари, могут тебе запросто ступню откусить. И тогда она попятилась обратно. Чудища, которые прячутся в глубинах, необъятные и древние, – вот кто пугает по-настоящему, аж до костей пробирает. Эта черепашища так давно отсиживалась у себя на дне, наверное, что последний раз, когда выбиралась на сушу, видела еще ирокезов.