Жизнь

Мне сказали: тебе нельзя будет работать шесть месяцев. Я сказал: шесть недель. Через шесть недель я уже снова играл. Так нужно было, я был готов. Либо ты становишься ипохондриком и слушаешь, что говорят другие, либо принимаешь собственные решения. Если б я чувствовал, что не справлюсь, я бы сам первый так и сказал. Мне говорят: тебе-то откуда знать? Ты же не врач. А я отвечаю: говорю вам, со мной все в порядке.

Когда Чарли Уоттс чудесным образом снова объявился на сцене через два месяца после курса лечения от рака, и выглядел шикарнее, чем всегда, и сел за барабаны, и сказал: нет, тут не так, смотрите, показываю, – мы все как по команде дружно выдохнули. Пока я не появился в Милане и не вышел на этот первый концерт, они тоже все ждали затаив дыхание. Я потому знаю, что они все мои друзья. Они гадали: может, он и поправился, но вот потянет ли? В толпе размахивали надувными пальмами – ну не зайчики? У меня чудесная публика. Немного ехидства, немного юмора среди своих. Я падаю с дерева – они мне машут деревом.

Мне прописали препарат под названием дилантин, загуститель крови, и поэтому я с тех пор не нюхнул ни крошки – потому что кокаин разжижает кровь, как и аспирин, кстати. Это мне еще Эндрю рассказал в Новой Зеландии. “При любых раскладах больше не нюхать”. Я сказал: договорились. На самом деле я столько пропустил через себя этого чертова порошка, что не скучаю по нему вообще. Наверное, он со мной завязал.

В июле я уже снова встроился в гастрольный график, а в сентябре дебютировал в кино – засветился в эпизоде “Пиратов Карибского моря–3” в роли капитана Тига. Я там как бы отец Джонни Деппа, причем проект начинался с того, что Депп спросил меня, как я отнесусь к тому, что он возьмет меня за образец для своего героя. А я его только одному и научил: как поворачивать за угол в пьяном виде – всегда держаться спиной к стене. Остальное все его. Я вообще не чувствовал, что мне с Джонни нужно что-то играть. Мы держались уверенно в паре, запросто – смотрели друг другу прямо в глаза. В первой же сцене, которую мне дали, двое из парней вокруг огромного стола устраивают прения, кругом свечи горят, один чувак что-то говорит, а я выхожу из дверного проема и кладу сукина сына выстрелом. Это мое появление. “Кодекс есть закон”. Меня там окружили гостеприимством. Вообще прекрасно провел время. Прославился у них как “Ричардс – пара дублей”. И в конце того же года Мартин Скорсезе сделал документальный фильм из двух вечеров, которые Stones дали в Beacon Theater в Нью-Йорке – он вышел под названием “Да будет свет”[285]. И мы там реально зажгли.

Мне уже можно почивать на лаврах. Я достаточно наследил за свою историю, и мне остается жить и наблюдать, как с этим разбирается кто-то новый. Но когда говорят: “Отошел от дел…” Я отойду от дел, когда помру. Некоторые жалуются, что мы уже старики. Но вообще-то я всегда говорил: если б мы были черными и нас бы звали Каунт Бейси или Дюк Эллингтон, все бы только твердили – давай-давай. Получается, белым рок-н-ролльщикам в нашем возрасте таким заниматься не положено. Но я делаю то, что делаю, не просто чтобы выпускать пластинки и зашибать деньгу. Я здесь, чтобы что-то сказать, чтобы коснуться других людей, иногда отчаянно завывая: “Вам знакомо это чувство?”

В 2007-м Дорис начала таять после долгой болезни. Берт умер еще в 2002-м, но все о нем вдруг завспоминали за несколько недель до того, как Дорис умерла, – спасибо громкой истории, сочиненной журналистом, который написал, что, по моему собственному утверждению, я отсыпал немного отцовского праха и занюхал его с дорожкой кокса. Посыпались заголовки, редакционные статьи, комментарии про каннибализм – повеяло старым негодованием, с которым Улица позора когда-то перемывала кости Stones. Из уст Джона Хамфриза по радио в прайм-тайм прозвучал вопрос: “Как вы считаете, не зашел ли Кит Ричардс слишком далеко на этот раз?” Что это он имел в виду – “на этот раз”? Появились статьи и про то, что это совершенно нормально, что это тянется еще из древности – поглощать своих предков. Так что аналитики разделились на два лагеря. Поскольку я парень ученый, я сказал, что информация была вырвана из контекста. Ни отрицаний, ни признаний. “Правда в том, – писал я Джейн Роуз в своей объяснительной, когда история уже грозила выйти из-под контроля, – что после шести лет хранения черной коробки с батиным прахом, потому что мне было никак не собраться с духом развеять его по ветру, я наконец посадил у себя крепкий английский дубок, чтобы высыпать прах под него. И когда я снял с коробки крышку, крохотную щепотку праха сдуло на стол. Я не мог так просто смести его на землю, так что подцепил его пальцем и носом втянул остаток. Прах к праху, отец к сыну. Он теперь питает собой дубы и сказал бы мне за это большое спасибо”.

* * *