Жизнь адмирала Нахимова

- Во всяком случае, над тобою не висит подлый страх, - прорывается жалобой Завалишин. - Какую уже ночь совсем не сплю.

Павел будто не слышит, тихо говорит:

- Надежды были, что руководителями флота нашего станут образованные патриоты. А теперь... Медная пушечка падает на пол.

- Разбились надежды?

- И разбились и живут. Туманно! Вот пойду в плавание, разберусь.

Но до плавания еще далеко. В Адмиралтействе какие-то новые люди, и они всего больше озабочены до-комплектованием офицеров в Гвардейский экипаж, где минувшие события сделали в списках изрядные плеши. Младший братьев Нахимовых, Сергей, только что произведенный в лейтенанта не в очередь (а какие у него заслуги для этого?), горячится и злится на нескладного упрямца. Разве можно раздумывать в таком случае? Разве часто подвертывается такое счастье?

Нахимов 1-й слушает и не слышит Нахимова 3-го. Можно ли жадному до легкого успеха Сереге объяснить, что гвардейские и истинные моряки идут разными дорогами в жизни. Кто в стенах корпуса и на кораблях, приписанных к Кронштадту и Севастополю, не знает, что в свое время Ушаков отказался командовать царской яхтой, предпочел тяжелую стройку в Херсоне, даже борьбу с чумою. И кто не брал в пример поведение Сенявина, столь же славного флотоводца и потомка флотоводцев, который пренебрег блестящей жизнью гвардейца для трудов и боев в море!

Еще из отпуска Павел Степанович писал Михаилу Рейнеке. С другом можно было беседовать откровенно, насколько, разумеется, в опасное время решались доверять мысли бумаге, которую может читать осведомитель Третьего отделения канцелярии его величества.

"Да, я кандидат Гвардейского экипажа. Но ты всегда знал мои мысли и потому можешь судить, как это мне неприятно... Употребляю все средства, чтобы перевестись в Архангельск или куда-нибудь, только не в Гвардейский экипаж".

Когда Нахимов так решительно объявлял о готовности драться за свою судьбу, он торчал в Белом, застигнутый непогодой. Сидел перед окошком, дышал на стекло в прихотливых зимних узорах. За окном было так бело, будто сугробами вокруг деревьев и на крышах, дымившимися сейчас в вихрях поземки, Белый хотел оправдать свое название. Павел Степанович глядел тогда в прогретый овал и думал, что Михаил очень счастлив. Со свойственной ему размеренностью, вероятно, готовит для нового плавания инструменты и лекарства, книги, карты и одежды, и вот по такому пути отправится в Архангельск. Он думал, что хорошо бы стать хоть помощником Михаила в деле заполярных описей. Составлять указания мореплавателям в суровых водах, какие на многие тысячи верст простерлись на севере родины, - вот задача, которой хватит на всю жизнь.

Тогда еще у него была надежда, что Лазарев, его кругосветный руководитель, засвидетельствует морские способности и знания лейтенанта Нахимова для гидрографии. Но он не решился писать Михаилу Петровичу, осведомленный о болезни капитана. Потому же в письме не просил Рейнеке сказать Лазареву о своих желаниях.

И вот теперь в Петербурге, с опозданием на многие недели, однако надо было начинать хлопоты непременно с Михаила Петровича. А вдруг поздно? А вдруг Лазарев после ареста Вишневского, и особенно в связи с арестом Завалишина (так и не успевшего переменить галс), не захочет хлопотать о лейтенанте из той же "крейсеровской" молодежи...

На. несчастье, конечно, Рейнеке уже укатил в Архангельск с казенным обозом. Добиваться встречи с Лазаревым надо было самостоятельно. И скорее. Лед подтаивал и чернел, впитывая раструшенную солому и конский рыжий навоз, когда Павел Степанович ехал в начале апрели из Кронштадта на важное для него свидание и в вешней свежей чистоте неба над Невою искал себе поддержку против невеселых ожиданий.

И вдруг все оказалось удивительно хорошо. Его служба была уже решена, и именно капитаном первого ранга Лазаревым, выдвигавшимся на один из важнейших постов во флоте...

Еще не закончено было следствие о выступлениях против монархии в Первой армии и на Сенатской площади, еще со всех концов России доставляли в Петербург оговоренных и скрывшихся членов тайных союзов, еще неистовствовал за дверьми следственного комитета император, помазанный на царство кровью расстрелянных солдат и матросов, но уже другие события занимают общество столицы.

В Петербург приезжает чрезвычайный посол Великобритании, герцог Веллингтон, и с ним ведутся переговоры о совместном выступлении против Турции. Оживленно обсуждается откровенное заявление победителя под Ватерлоо, что "вопрос о турецком наследстве было бы легко решить, если бы в Турции было два Константинополя", и твердый, будто, ответ государя, что он не сделает шага к отступлению там, где дело идет о чести его короны.