«Месье, я имел удовольствие встретиться с вами в прошлом году в отеле «Прентанье» в Динаре, где вы снимались в одной из сцен «Целителя».
Я с радостью воспользовался возможностью поговорить с вами о вашем отце, с которым мы были хорошими друзьями в 1914-1915 годах. Впрочем, я давно знал о вашем родстве. С тронувшей меня деликатностью вы рассказали об обстоятельствах, разлучивших вас.
Вернувшись в Париж, я получил письмо от вашего отца. Я почувствовал глубокую печаль, осознав личную драму, глубину которой он скрывает и о которой он, по-видимому, так много говорил только со мной.
Не буду вдаваться в подробности его воспоминаний, скажу только, что он показывал мне документы и фотографии. Ваши портреты в разных ролях можно было в то время видеть на стенах домов вашего родного города, и он смотрел на них, скрывая волнение.
Я с трудом сдерживался, чтобы не написать вам раньше.
Вы изображали, и с большим успехом, драматические ситуации. Эта — еще более драматическая, и мне хотелось бы, чтобы вы привели ее к счастливой развязке.
Надеюсь, что не слишком надоел вам изложением весьма неясной ситуации, которую вы, хотя бы частично, можете прояснить. Вы знамениты, и по праву. Я не хочу, чтобы вы думали, будто ваша известность побудила меня написать это письмо.
У вас есть брат, о нем, как и о вас, помнит и грустит ваш отеи,. Но он стареет, он одинок.
Примите уверения...»
А вот мое письмо, вернее, то, которое моя мать написала, подделав мой почерк и подписавшись моим именем.