Жизнь Антона Чехова

Антон никогда не давал Ольге читать рукописи своих рассказов. Она даже обиделась, что «Невесту» прочитала последней из всех его родных и близких. Работа над новой пьесой продвигалась медленно: если двадцать лет назад Антон тратил на рассказ день, а десять лет назад — неделю, то теперь ему требовался целый год. Такое замедление темпа говорит не только об упадке здоровья, но и о том тщании, с каким Чехов теперь отделывал каждую фразу. Рассказ «Невеста», увидевший свет осенью 1903 года, был воспринят всеми, кто знал Чехова, как последнее прощание. Как и в других, наиболее ценимых им самим вещах, в «Невесте» он не позволил цензору изменить ни строчки. Рассказ, как и пьеса «Три сестры», повествует о трех женщинах, безвыездно живущих в далеком северном городке, но на этот раз они принадлежат к разным поколениям: это бабушка, мать и Надя, героиня. Однако Надя покидает своего жениха и любимый сад ради учебы в столичном университете. Вырвавшись из плена провинциальной скуки, героиня праздновала свободу — и тут следует авторская оговорка — «как полагала». Рассказ отличает вдохновенность мысли, филигранная отделка и предельная сжатость текста. В него вошел материал пьесы «Три сестры», а из многословных речей Надиного ментора Саши, который умирает от чахотки, проходя курс лечения на кумысе, вырастает фигура еще одного филантропа в потрепанных брюках — Пети Трофимова из «Вишневого сада».

Пьеса «Вишневый сад», ценой неимоверных физических усилий со стороны Чехова, наконец начала принимать очертания. Образ цветущих вишневых деревьев не раз возникал в чеховской прозе за последние пятнадцать лет. Осенью 1901 года, говоря о декорациях будущей пьесы, он впервые упомянул о них Станиславскому. Название «Вишневый сад» впервые прозвучало в письме к Маше в 1902 году, вскоре после того, как новый владелец Мелихова первым делом повалил в саду все вишневые деревья. Однако вплоть до 1903 года Чехов не говорил Ольге, чем именно — комедией или водевилем будет пьеса, обещанная им Московскому Художественному театру[572]. Каждую из четырех задуманных им женских ролей он прежде всего примерял на Ольгу. Она уже считала, что пьеса пишется ради нее, и разгневалась, когда Антон стал размышлять о том, не уступить ли ее Комиссаржевской для постановки в Петербурге. Ольга дала понять Антону, что Немировича-Данченко устроит только монополия на пьесу и что Чехов как пайщик МХТа не может подвести театр. В феврале Немирович-Данченко поддержал Ольгу: «Твоя жена мужественно тоскует. И говорит, что тебе нет надобности жить всю зиму в Ялте. В самом деле, неужели нельзя жить под Москвой, в местности сухой и безветренной? <…> Какому врачу ты очень веришь? <…> Ужасно надо твою пьесу!» Однако давние симпатии Чехова к своей первой Чайке проявились даже в той откровенности, с какой он поведал ей о том, что несчастлив в браке: «Вы видели мою жену, а я увижу ее только весной. То она больна, то я в отъезде, и так у нас ничего не выходит по-настоящему».

Пока Чехов трудился за письменным столом, Ольга каталась на лыжах. На Масленицу она пекла блины и принимала гостей. В апреле она впервые отправилась с друзьями-актерами в поездку на автомобиле, очень довольная тем, что жена Немировича-Данченко осталась дома. В труппе МХТа между тем назревал серьезный раскол: Савва Морозов и ненавистная Ольге Мария Андреева желали наполнить репертуар революционными пьесами, которые давали хорошие сборы. Им в противовес Ольга, Станиславские и Немирович-Данченко хотели ставить спектакли, представляющие художественную ценность. Семнадцатого февраля МХТ завершил зимний сезон пьесой «Три сестры», с восторгом встреченной публикой.

Третьего марта на заседании пайщиков МХТа между конфликтующими сторонами разгорелась ссора. Савва Морозов, поддерживавший левое крыло (которое в свой срок уничтожит подобных ему капиталистов), обвинил Немировича-Данченко в том, что его консерватизм не приносит театру никакой пользы. Немирович покинул заседание, Ольга вспылила и наговорила Морозову резких слов, Мария Андреева разрыдалась. Примирение далось нелегко. Ольге пришлось извиняться перед Морозовым и доказывать ему, что театру нужны и Немирович-Данченко, и Станиславский. Затем Немирович выехал в Петербург и там занялся подготовкой столичных гастролей МХТа.