Жизнь Артемия Араратского

Я пристал в доме моего хозяина, или попечителя. Несмотря на изнурение от дороги, а более от встречавшихся опасностей, я торопился удовлетворить моему любопытству и, как только наступило утро, пошел осмотреть город. Во время прогулки моей и по возвращении в дом мечтал я о будущем благополучии, которое надеялся снискать в Тифлисе; а там — смотря по обстоятельствам — по улучшении моего положения следовать далее — в Россию. — Весьма хорошее состояние города и жителей, показавшееся мне благоденственным, были убедительною причиною к таковым предположениям, но мечтания мои продолжались только несколько часов.

В сие самое время племянник ганджинского Джават-хана Раим-хан просил от грузинского царя Ираклия помощи отнять у дяди его несправедливо завладенное им после отца его владение.[57] Для сего набирались охотники. Им каждому давали 30 рублей и три куска материи на халаты. Таковых охотников было уже в сборе до четырехсот человек, и они стояли в Сейдабате (степное место), где находятся загородные тифлисские сады. — Охотники сии от праздности, во ожидании большого накопления ополчения их, занимались пьянством, веселились и делали некоторые глупости. При них находилось несколько орудий. Так как тифлисцы большею частию самохвалы, то про сих людей все в один голос уверяли, что они не токмо возьмут Ганджу, но достанется от них и всей Персии. На другой день хозяин мой, чтоб без всяких хлопот остаться обладателем тридцати рублей, данных ему за доставление меня в Россию, равным образом и другие советовали мне вступить в общество храбрых охотников, имеющих завоевать Ганджу и Персию; но я отказался решительно от предложенной мне чести быть победителем и не завидовал будущим их добычам, наперед уже ими разделенным. Между тем караван наш все еще не приходил, почему хозяин на другое утро послал меня встретить его керегдаров (т. е. извозчиков, кои на своих лошадях возят купеческие товары) и сказать им, чтоб они вошли в город в самую полночь, т. е. потаенно, дабы не заплатить в казну пошлин. Мне надлежало идти к каравану по Сейдобатской дороге мимо Керцаниса, по берегу реки Куры. Так как я был в персидском костюме, то означенные охотники, будучи все пьяны, остановив меня, спрашивали по-персидски, кто я таков. Я отвечал им, что ериванский житель, приехал в Тифлис вечером третьего дня с таким-то человеком, но они сочли меня за персидского шпиона и без дальних расспросов потащили весьма не бережно к пушке. — Сначала я думал, что они шутят; но напротив, без всяких шуток привязали меня к пушке и начали бить по следкам, вынуждая, чтоб я сказал им правду. Я уверял их, что ни в чем не солгал, и просил, чтобы они послали выправиться, но они не внимали ничему. К счастию моему, весьма близко сего места был сад грузинского католикоса, смежный с садом моего хозяина. Садовник, увидев вокруг меня собравшуюся толпу и слыша вопли, полюбопытствовал узнать тому причину. Он меня уже видел у моего хозяина накануне и как служитель первенствующей особы значил очень много, то закричал бешеным рыцарям: "Что вы делаете, бешеные пьяницы, и за что хотите убить этого бедного человека". Они с буйством кричали, что я шпион и не хотели ничему верить, но он наконец вырвал меня из рук их силою. Ноги мои, битые и прежде столько уже раз, были и теперь избиты так, что кожа со следков почти вся слезла, и я не мог на них ступить. Садовник посадил меня на своего осла и привез в дом. От сих побои я был болен трои сутки очень трудно и около двенадцати дней совсем не мог ступить на ноги. —