Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

— Я разберусь с этими конвертами в соответствии с теорией вероятности. Среди сотен давших их мне людей, допустим, десять попадут в беду. Сейчас не знаю, кто из них. Кто и сколько мне дарил, я тоже не помню. Суммы в конвертах не превышают десяти тысяч, пяти тысяч, двух тысяч. Хорошо, из тех конвертов, где десять тысяч, я верну лишь несколько, где пять тысяч — верну чуть больше, а из тех, где две тысячи — еще больше. Почему именно так? Конвертов по десять тысяч мало, поэтому я и отдам их немного. По пять тысяч — чуть больше, я и отдам чуть больше. Больше всего — по две тысячи, вот их и отдам больше всего. Если какой-нибудь Чжан скажет, что давал мне десять тысяч — а вот они, учтены! И если другой кто-то, например Ли, будет утверждать, что давал мне пять тысяч — вот и они, тоже учтены! Чжао и Ма скажут, что давали по две тысячи — вот они! Я все отдал, все вернул в казну, в общественное пользование. В канцелярии и группе надзора за дисциплиной об этом сделаны соответствующие записи. Не верите — проверьте.

Жена его выслушала и, от избытка чувств, обняла мужа, чмокнула в лоб и принялась нахваливать его ум.

Красные конверты вскрыли и подсчитали. Всего их было двадцать восемь. Из них три — по десять тысяч, десять — по пять тысяч и пятнадцать — по две тысячи. Всего в двадцати восьми конвертах лежало сто десять тысяч юаней.

Вань Игуан проникновенно произнес, обращаясь к смотревшим на него с благоговением подчиненным:

— Между небом и землей — весы, гиря на нем — это народ, коромысло весов держит на другой чаше всю страну, а руководитель — точка отсчета для равновесия.

Глава группы надзора за дисциплиной и заведующий канцелярией вышли из кабинета Вань Игуана, словно ученики, только что получившие наставление от учителя, очень ценный урок. Они шли по коридору и обсуждали руководителя:

— Сознательность начальника Ваня намного выше, чем у нас! Выше, намного выше! — подняв большой палец, произнес глава группы надзора за дисциплиной.

— Мне кажется, — сказал начальник канцелярии, — этим поступком начальник Вань как будто дал нам пощечину.

— Почему ты так думаешь?

— Не буду от тебя скрывать, среди этих конвертов был один от меня.

— На сколько тысяч?

Начальник канцелярии поднял раскрытую ладонь:

— Пять тысяч, а ты? Сколько ты дарил?

Глава группы надзора за дисциплиной взглянул на него и ничего не ответил.

— Ты не дарил? Ты посмел не дарить?

Глава группы надзора кивнул в ответ.

Начальник канцелярии посмотрел на осторожного коллегу и внезапно дал сам себе пощечину, словно что-то осознал:

— Вот я трепло, не держу рот на замке, как ты.

Глава группы надзора за дисциплиной похлопал его по плечу:

— Я глуховат, не слышал ничего из того, что ты сказал.

Только после этого начальник канцелярии успокоился.

Линь Хунъянь очень не хотела, чтобы Вань Игуан уходил домой, ведь ей сегодня исполнилось двадцать четыре.

А Вань Игуан в любом случае должен был вернуться домой, потому что дома ждала жена.

В любовном гнездышке, приобретенном Вань Игуаном для Линь Хунъянь, они в первый раз серьезно поругались.

Линь Хунъянь сказала:

— Если ты сегодня не останешься со мной, то я покончу с собой тебе назло!

— Как ты собираешься это сделать?

Девушка схватила нож для разрезания тортов и сделала движение, как будто режет вены:

— Вот так!

Затем подошла к окну, отдернула занавеску и сделала вид, что бросается в окно:

— Или вот так!

Потом она взглянула на люстру, сходила на кухню за веревкой, встала на стол, перекинула веревку через люстру, закрепила и сделала петлю, в которую просунула голову:

— И вот так еще можно!

Вань Игуан спокойно наблюдал за этой демонстрацией трех способов самоубийства, а затем холодно произнес:

— Твои варианты ужасно банальные, можешь что-нибудь новое придумать? Можешь использовать воображение?

Разгневанная Линь Хунъянь перелезла со стола прямо на плечи Вань Игуана и схватила его за волосы:

— Сволочь! И как мне умереть? Говори!

— Давай я пойду домой подумаю, как надумаю, сразу тебе сообщу.

— Сегодня мой день рождения, почему ты так стремишься уйти? Раньше, в обычные дни, прогоняла — ты не уходил. А в последнее время ты приходишь ко мне лишь раз в три-четыре дня, штаны надел — и смылся. В чем все-таки дело?

— Не могу сказать. Просто не могу сказать.

— Пока не скажешь, даже и не думай уходить!

Вань Игуан понял, что она настроена решительно, никакие уговоры не действуют, и стал умолять ее слезть с него, после чего произнес:

— Каждый вечер жена допрашивает меня, для этого мне и надо вернуться, понятно?

— Почему жена тебя допрашивает?

— Потому что я виноват.

— Я знаю, что ты виноват, и преступление твое велико. Но жена — не прокурор и не судья, почему она тебя допрашивает? На каком основании?

— А вот это секрет, дорогая. — Вань Игуан смягчился. — Сейчас пока не могу тебе рассказать. Одним словом, допрос, который она проводит, важен, очень важен. Это касается моего будущего и моей судьбы, и твоего будущего и твоей судьбы. Это все, что я могу сейчас рассказать.

Во время его речи затрезвонил телефон. Звонила жена, Ли Мэйфэнь.

Из трубки раздался ее голос: