Жизнь Будды

Так молвив, вскочил на коня и поехал,

И был он как Солнце зари,

И конь был как облачный столп устремленный,

Бежал, но, бежа, не храпел.

С ним были четыре незримые духа,

И каждый ногам помогал,

Скрывая копыт повторительный топот,

Бесшумным соделавши скок.

Был духами чтим и отец безгреховный,

И сын несравненный его,

Все члены семьи были в равенстве чтимы,

От Дэв благотворным — привет!

Сдержав свои чувства, но память лелея,

Из города выехал он,

Такой незапятнанный, светлый и чистый,

Как лилия, бросив свой ил.

Свой взор на отцовский дворец приподнявши,

Свой замысел он возвестил,

И в записях мира тех слов не хранится,

Но эти слова не прейдут:

«Когда б не избег я рожденья и смерти

Навеки,— я так бы не шел!»

И духи в пространстве, и Дэвы в высотах

Воскликнули: «Так! Это так!»

И духи в пространстве, и Дэвы в высотах,

Светло совершенства храня,

Сиянье свое излучали обильно,

И свет был на длинном пути.

Так всадник и конь, оба сильные сердцем,

Как звезды, пошли и ушли,

Но прежде чем свет воссиял на Востоке,

Уж были они далеко.

6. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧАНДАКИ

И ночь прешла в одно мгновенье,

Вернулось зренье ко всему,

Царевич посмотрел и в чаще

Обитель Риши увидал.

Ключи журчали и звенели

Необычайной чистоты,

И, увидав, что человека

Здесь не боится зверь лесной,

Возликовал царевич сердцем,

Усталый конь свершил свой бег

И воздохнул, остановившись,

И он подумал: «Добрый знак.

Знать, воля свыше одобряет

И указует это мне».

Сосуд для сбора подаяний

Он в доме Риши увидал.

Увидел и другие вещи,

В порядке полном были все.

Сойдя с коня, его ласкал он

И вскликнул: «Вот, привез меня!»

И взором глаз любовно-тихих,

Как нетревожимый затон,

Взглянув на Чандаку, он молвил:

«О быстроногий! Ты — как конь,

Как легкокрылая ты птица,

Повсюду следовал за мной,

Пока я ехал,— и сердечно

Благодарить тебя хочу.

Тебя как верного лишь знал я,

Теперь как сильный ты предстал,

А может человек быть верным

И силы в теле не иметь.

А ты теперь и честность сердца,

И тело сильное явил,

И, быстроногий, ты за мною,

Не ждя награды, поспешал.

Тебя держать не буду больше,

Хоть можно много слов сказать,

Соотношенье завершилось,

Возьми коня и поезжай.

Что до меня, я в долгой ночи

Неисчислимых перемен

Искал найти вот это место

И наконец его нашел».

Сняв с шеи цепь, златое чудо,

Ее он Чандаке вручил.

«Она твоя,— сказал,— возьми же,

И да утешит скорбь твою».

Взяв из тиары ценный камень,

Что как звезда на нем сиял,

В его протянутую руку

Он это солнце положил.

Сказал: «О Чандака, возьмешь ты

Вот этот камень-самоцвет,

И от меня отцу свезешь ты,

Как знак сердечнейшей любви.

Пред ним почтительно положишь

И от меня моли царя,

Чтобы привязанности чувство

В своем он сердце подавил.

Скажи ему, чтобы избегнуть

Треликой горестной беды —

Рожденья, старости и смерти,—

В лес истязаний я вступил,

Не для небесного рожденья,

Не оттого, что сердцем сух,

Не оттого, что в сердце горечь,

Но чтоб стряхнуть тот гнет скорбей.

Нагроможденья долгой ночи,

Желанья жаждущей любви,

Желаю эту свергнуть тяжесть

И опрокинуть навсегда.

К конечному освобожденью

Я так отыскиваю путь,—

Освобожусь, и уж не нужно

Мне будет больше порывать

Семейной связи, и не нужно

Мне будет покидать мой дом.

О, больше не скорби о сыне!

Он в этом выбрал верный путь.

Пять возжеланий скорбь рождают,

Чрез страсть они приводят скорбь.

От предков, от царей победных,

Я получил блестящий трон,

Но, лишь блюдя благоговейность,

Я отказался от него.

Ты говоришь, я слишком молод

И мудрости искать — не час;

Ты должен знать, что верной веры

Искать — всегда удобный час.

Непостоянство, и превратность,

И смерть — всегда нас стерегут;

И потому я обнимаю

Текущий настоящий день

И знаю, час вполне подходит,

Чтоб веру верную искать.

Но пусть отец, томясь, не рвется

За мною в помыслах своих

И пусть не помнит призрак сына

И ту привязанность порвет.

А ты, прошу я, не печалься

О том, что так я говорю,

Но сохрани заветный камень

И весть мою царю снеси».

С почтеньем слову увещанья

Смущенный Чандака внимал,

И, простирая руки, молвил,

И так царевичу сказал:

«Те повеленья, что даешь мне,

Боюсь, прибавят к скорби скорбь,

Что в сердце глубже погрузится,

Как слон, что бьется меж трясин.

Когда порвут внезапно-грубо

Привязу нежную любви,

Как может тот, в ком бьется сердце,

Не тосковать и не скорбеть!

Руда златая под чеканом

Быть может сломана порой,—

Так как же с сердцем, если сердце

Печали тяжко пригнетут!

Царевич был в дворце сохранен,

Он был как чадо между нянь,—

Как быть ему в лесу дремучем

И истязанья выносить?

Когда коня седлать велел мне,

Я был мучительно смущен,

Но силы Неба мне внушили,

Что должен я послушным быть.

А ты, царевич, так решаясь

Дворец оставить верный свой,

Каким намереньем влеком ты

И чьим покорствуешь словам?

Скорбит народ Капилавасту,

Объята скорбью вся страна,

Отец твой, помнящий про сына,

Ведь он не молод уж теперь,

Его оставить — дурно это.

Коль кто не чтит отца и мать

И дом родимый покидает,—

Одобрить это можно ль нам?

Ты был беспомощным ребенком,

Готами грудь тебе дала

И молоком тебя кормила,—

К ней обращаться ли спиной?

Среди семей достопочтенных,

Где добродетельная мать,

Возможен ли такой поступок

И одобрителен ли он?

Дитя Ясодхары, что будет

От года к году созревать,