Жизнь Будды

Но вот еще не час — в пустыне быть.

Снедает жалость нас, и если только

Благоговеньем движим ты, смягчись;

Не дай печали вовсе захватить нас,

Не оставляя выхода в сердцах.

Потоки рвутся по горам зеленым,

И буря есть, и молния, и зной,—

Не дай же сердца нашего в добычу

Неистовым тем бедам четырем.

Затем что у тоскующего сердца

Четыре эти беды есть вполне:

Смятение и знойная засуха,

Жар страсти и паденье в глубину.

Пойдем и возвратимся в край родимый,

Настанет час — отшельник будешь ты.

Теперь же презирать свой долг семейный

И на отца и мать свою восстать,—

Любовью как назвать мы это можем?

Любовь объятьем осеняет все.

Не требует пустынь благоговейность,

Не надобно отъединений ей,—

Отшельником ты можешь быть и дома,

Мысль, изученье, тщанье — это путь.

Быть с бритой головой, в одежде грязной,

Наедине блуждать среди пустынь,—

Не пробужденье это правой жизни,

А лишь возможность вечный страх питать.

Пусть за руку тебя возьмем мы лучше,

Водою брызнем на главу твою,

Небесной увенчаем диадемой

И под цветной посадим балдахин,

Чтоб все глаза могли тебя увидеть,—

Тогда возможешь дом оставить свой.

Раз очи усладив сияньем верным,

Зайти свободна яркая звезда.

Ануджаса, Ваджрабагу и Друма,

Ватаджана,— цари времен былых,—

С себя свою корону не сложили,

Сияли в самоцветностях они;

Они не отлучались от восторгов,

И пребывали женщины при них,—

Вернись и ты и, долг свой совершая,

Земное чтя, свой скипетр не бросай.

Дозволь нам прекратить рыданья наши

И радостную весть провозгласить,

Отец и мать твоя осушат слезы,

И вновь ты будешь кормчим корабля.

Когда возьмут теленка у коровы,

Она мычит, и стонет, и не спит,—

Так как же мать твоя, что вся забота,

Должна теперь мучительно страдать.

Поистине, ты должен к ней вернуться

И жизнь ее предохранять от зла:

Как птица ты, что потеряла стаю,

Как слон, что в джунглях путь свой потерял,

Единственное чадо молодое,

Защиты не имея никакой,

Не можешь ты не причинять печали,

Не возбуждать заботу: «Что же с ним?»

Рассей же этот сумрак цепенящий,

Как, если затмевается Луна,

Все верные затменье гонят кликом,

Чтоб чудище не съело свет ночной.

Взметенные заставь утихнуть вздохи

И тем, кто ищет влаги, дай ее,

Ее получат — и огонь потушат,

Огонь потухнет — вновь прозреет взор».

Весьма смущен был в духе Бодгисаттва,

Услыша про своих отца и мать,

И, сидя, он предался размышленью

И в должный миг почтительно сказал:

«Отец мой царь, я знаю, обладает

Внимательным и любящим умом,

Но страх рожденья, дряхлости и смерти

Мое повиновенье устранил.

Услышав о его глубокой скорби,

Я тронут возрастанием любви,

Однако ж все, как греза сновиденья,

Проворно обращается в ничто.

Узнайте ж, без возможности отвергнуть:

Не однолик порядок всех вещей.

Природа скорби не необходимо

Есть отношенье сына и отца.

Что создает страдания разлуки,

Влиянье заблужденья это есть,—

Внезапно люди встретятся в дороге,

Лишь миг — и разлучаются они,

И каждый вновь своим путем уходит,—

Так силой совокупности растут

Соотношенья, родственные связи,

Удел отдельный, и разлука вновь.

Кто проследит внимательно ту ложность

Соотношенья связи и родства,

Не должен он печаль в себе лелеять:

Семейная здесь порвана любовь,

В другом же мире вновь той связи ищут,

И грубый — за мгновеньем — вновь разрыв.

Везде куется цепь родства и связи,

Всегда в цепях, всегда разъята цепь.

Кому скорбеть о вечности разлуки?

Зачатый постепенно изменен,

Родится в мире, снова расставанье,

Чрез смерть разлука, и родится вновь.

Все то, что есть во времени, погибнет,

Леса и горы,— что без часа есть?

Во времени вся пятикратность чувства,

И с временем мирское все живет.

Так, если смерть все время заполняет

И всюду застилает путь его,

Сбрось смерть с себя — и времени не будет.

Меня хотите сделать вы царем,

И долг любви так трудно не исполнить,

Но раз — недуг, тогда его врачуй,

Без врачеванья ж как его снесу я

И как снести гот сан тяжелый мне,

В высоком ли иль низком состояньи,

Безумье и незнание везде,

И люди с беззаботностью проходят,

Велениям покорствуя страстей.

Приходит страх, и тело — в вечном страхе,

Вся мысль — о внешнем лишь, и вянет дух,

С благоговеньем — сердце не содружно,

Коли идти за множеством вослед.

Но поведенье мудрого — не это,

Весь в яхонтах дворец — но в нем пожар,

Сто вкусных яств средь трапезы обильной,

Но примесь в них — язвящие яды.

Там в лилии, на озере спокойном,

Глянь, много насекомых, несть числа,

И в доме у богатого — злосчастье,

Высок,— но мудрый в нем не будет жить.

Я не дерзаю жить в дворце обширном,

В нем черная склубилася змея.

Я царское достоинство отбросил,

Я от пяти желаний ускользнул,

И, чтоб скорбей подобных мог избегнуть,

Блуждаю я среди пустынных гор.

И я, благоговейность возлюбивший

И в мудрость углубляющий свой путь,

И я оставлю тишь лесов спокойных,

Вернусь домой, вернусь к. страстям? О нет.

Великий вождь преславного народа,

Молитвенность всем сердцем возлюбя,

От чести племенной навек ушедши,

Чтобы духовным сделаться вождем,

Отбросив лик свой прежний,— вновь отброшу

Теперешний отшельнический лик

И растопчу свой замысел высокий?

Хотя бы было Небо мне дано,

Не мог бы это я свершить,— ужели ж

К тому меня земной подвигнет дом!

Неведенье отверг я, страсть отверг я,—