Жизнь Бунина и Беседы с памятью

Бунин написал о Николае Успенском, для этого съездил к его тестю, священнику, и матушка дала ему ценный материал об этом несчастном писателе. Иван Алексеевич всегда отзывался о нем как о писателе-художнике, что он особенно с молодых лет ценил. Он говорил, что и Глеб Успенский высоко ставил талант своего двоюродного брата, особенно его знание языков мещан, крестьян; он погубил себя из-за алкоголя и беспутной жизни, кончившейся самоубийством: зарезался на Кузнецком Мосту в Москве. Статья была напечатана в «Орловском Вестнике» в номере 125 за 1890 год. Переводил и Гайавату.

Его потянуло в Елец. Он только что прочел «Крейцерову сонату», которая в то время ходила по рукам в списках, – цензура запретила печатание ее. Впечатление было сильное. И, приехав в Озерки, он написал 12 июня 1890 года письмо Льву Николаевичу, прося о сви-

Слева направо: стоят – С. Г. Скиталец, А. М. Горький;

сидят – Л. Н. Андреев, Ф. И. Шаляпин, И. А. Бунин,

Н. Д. Телешов, Е. Н. Чириков. Москва, 1902.

дании: «Ваши мысли слишком поразили меня, высказанные Вами настолько резко, что я не то что не соглашаюсь с Вами, но не могу вместить Ваших мыслей». Юлию Алексеевичу он тоже написал по этому поводу: «Я положительно поражался, сколько правды в ней, да правда-то неприкрашенная; это мне тоже понравилось. Неправда тоже есть. Только это не-толстовская, т. е. говорит Позднышев».

И, конечно, ему хотелось поделиться своим впечатлением и с ней; он уехал в Елец и зачастил к Пащенко.

Ее семья состояла из отца, матери, двух братьев и маленькой сестренки. Отец был широких взглядов и не мешал дочери вести себя, как ей вздумается. И влюбленные просиживали в их саду до поздней ночи. Ночевал он на подворье. Наконец, истомившись, они решили на время расстаться, и он уехал в июле домой, но ему было «смертельно жалко и грустно уезжать…». (Из письма к Юлию Алексеевичу от 28 августа 1890 года.)

В начале августа он опять уже был у них, но ненадолго.

8 августа он снова приехал к ним и «вместе с ее братом и с нею поехали к Анне Николаевне Бибиковой, в имение их, верст за десять от Ельца, на Воргле»… (из того же письма к Юлию Алексеевичу). Как всегда, у Бибиковых были еще гости. «Варварка», как звали девицу Пащенко, царила среди них, – она умела кружить головы, и в нее было влюблено несколько юношей, в том числе и Арсик Бибиков.

Они прогостили дней шесть. И в эти дни они «встретили, любовь», как пишет Иван Алексеевич в одной из своих заметок.

«Я еще никогда так разумно и благородно не любил. Все мое чувство состоит из поэзии». (Из того же письма к Юлию Алексеевичу.)

Они сговорились уехать в Орел через некоторое время, и он отправился в Озерки. Евгений стал его уговаривать бросить «всю эту канитель, не губить своей жизни». Но он уже был во власти своего чувства и скоро очутился в Орле.

Там он снял номер в гостинице близ вокзала на Московской улице, а Пащенко поселилась у «тетеньки», то есть в редакции, стала брать уроки музыки, вошла в «Кружок любителей сценического искусства», где обсуждались пьесы, которые этот Кружок будет ставить в зимний сезон с благотворительной целью.

Известно, как Иван Алексеевич относился к любительским спектаклям, – его не могло радовать, что Варвара Владимировна увлекалась ими, но он примирился с этим потому, что это удерживало ее в Орле. Сам он не принимал участия в развлечениях, свойственных его возрасту, смотрел на себя как на взрослого человека, хотя ему еще не было и двадцати лет.

Театры, концерты он посещал в качестве рецензента, благодаря чему Иван Алексеевич познакомился со знаменитым на весь мир Росси, видел, как тот «дрожал» перед выходом на сцену.

Бывал и на малороссийских спектаклях, единственный театр, который его очаровал и своей примитивностью, и талантливостью артистов, особенно восхищала его Заньковецкая, даже вызывала слезы.

2

Новый 1891 год он встретил с большой тревогой, – этот год был его призывным: он знал, что если его найдут годным, то ему придется отбывать воинскую повинность простым солдатом, целых три года, так как у него не было никаких льгот, – ведь он даже не кончил четырех классов гимназии. Знал он и свой необузданный характер, когда он мог в гневе натворить такое, за что не поздоровится. Дома тоже волновались и, по свойству бунинского характера, от отчаяния переходили к надежде: «Могут и забраковать, а если и забреют, то можно устроиться писарем, как Евгений»… Да и сам призывной находился в переменном настроении. Больше всего пугало его то, что придется расстаться на три года со своей возлюбленной, любовь к которой все росла и росла, хотя он и отдавал себе иной раз отчет в том, что ее чувство совсем не такое, как его. Минутами он был уверен, что чувство Варвары Владимировны не устоит в течение трех лет разлуки. За эту зиму он убедился, что и литературные вкусы у них разные, что его писание ей часто совсем не по душе: она не любит «описаний природы», предпочитая идеи, людей.