Жизнь человеческая

В правом углу комнаты находилась железная печка, которая пожирала зимой огромные поленницы березовых дров. Топила мама ее дважды в день: утром и вечером. За ночь квартира так выстывала, что мама вставала раньше всех, бежала в сарай за дровами и старалась разжечь в печке огонь прежде, чем мы проснемся. На пол расстилался папин тулуп, и мы устраивались у огня, где было тепло и весело. Огонь притягивал нас. Дрова трещали, рассыпая искры, языки пламени лизали поленья и березовую кору. Меня огонь просто завораживал, хотелось смотреть на его игру бесконечно.

Полы в доме были простые, из досок. Мама терла их добела песком, голиком из березовых веток. Потом застилала пол домоткаными половиками. Было уютно и радостно – беззаботное детство.

В спальне стояла деревянная двуспальная кровать родителей и маленькая моя железная кровать. Шкаф, который мама выпросила у папы со слезами, был высоким, с резным карнизом, с балясинами, с двумя выдвигающимися ящиками для белья. Мамина мечта сбылась. Прямо у входа в спальню, завешенного ситцевой занавеской с «огурцами», находилась лежанка от русской печки, на которой было тепло и уютно и где я очень любила играть со своими куклами.

В кухне стоял стол у окна и возле него стулья. Стулья в доме были гнутые, «венские», с деревянными сиденьями, очень удобные и легкие. Всего было шесть стульев. В углу у русской печки стоял табурет с большим эмалированным тазом, сверху коричневым, внутри белым. Над тазом висел умывальник на гвозде. Полотенце было льняное, длинное, на всех одно. В углу примостились кочерга и ухват. Стены комнат и кухни были оклеены обоями. В коридоре стены были из бревен, обитые потемневшими от времени серыми досками.

Под крышей был чердак, куда вела лестница из коридора (сеней). В дождливое осеннее время года на чердаке развешивалось белье. Зимой и летом белье развешивалось во дворе. Для этой цели через весь двор натягивались веревки, а под веревки подставлялись доски, чтобы белье не касалось земли. Но бывало, что ветер или тяжесть мокрого белья обрывали веревки, и тогда мама вновь переполаскивала белье, ругая себя и веревки. Белье стирала мама тщательно, до блестящей белизны. Постельное белье было только из белого льняного полотна, ситцевым тогда пренебрегали.

Стирка происходила раз в две недели, с предварительным замачиванием в мыльном растворе на ночь. Потом белье отстирывалось в цинковом корыте – сначала в теплой воде, затем в горячей. Трехведерная выварка загружалась бельем и водружалась на примус. Белье кипятилось час, а то и два. Потом вновь отстирывалось в горячей воде. Мама производила все эти манипуляции вручную, легко и весело. Больше всего ей нравилось то, что белье можно было прекрасно отполоскать в реке. Для этой цели служил пральник – деревянная лопатка с ребристой поверхностью и выгнутой «спинкой». Белье немилосердно колотили, оно только отбеливалось, но не рвалось. Крепкими были льняные нити домотканого полотна!

Даже зимой мама полоскала белье в проруби. Я как сейчас вижу мамины руки, покрасневшие от ледяной воды. Она их растирала и вновь принималась полоскать белье. Постельное белье синили и крахмалили, а потом развешивали. Зимой белье на улице промерзало и не складывалось. Ворох мужских, верхних и нижних рубашек с торчащими рукавами, стоящих твердых простыней, пододеяльников, наволочек вносился в комнату. Комната наполнялась свежим запахом выстиранного белья, пропитанного ароматом чистого снега, летом – трав.

К приходу отца мама старалась, чтобы в доме все было убрано. Не дай бог, придет папа и увидит корыто в кухне или, еще того хуже, – недомытый пол. Скандал! Отец был очень нервный и раздражительный. Если пол не домыт и ему не пройти в комнату, он мог стукнуть дверью, уйти в свой «проклятый банк» и сидеть там до позднего вечера. Но такое бывало редко. Обычно мама вставала рано и успевала все сделать к приходу отца: и убрать, и приготовить обед, и себя привести в порядок.

Двор у нас был замечательный – просто сказочный двор. Лучшего двора для нас, ребят, и придумать было невозможно. Две огромные площадки, поросшие низкой густой травой: гусиные лапки, гречишник-подорожник и еще какая-то мелкая травка. У забора возле курятника и помойки росли огромные лопухи. За флигелем была щель, заросшая малиной и бузиной, а вдоль фасада нашего дома – палисадник с кустами сирени и какими-то пахучими беловато-желтоватыми гроздьями соцветий.

Мы очень любили играть в лапту, в «штандер». В этих играх принимали участие ребята не только нашего двора, но и всей улицы. Играя в прятки, в «палочку-стукалочку», мы умудрялись забираться в самые потаенные места: прятались за сараем, домами и даже в курятнике под насестом. За последнее нам здорово влетало от родителей, но мы не очень-то обращали внимание на куриный помет и на окрики взрослых. Боялись мы только отца. Его слово было для нас законом. Мама, когда у нее лопалось терпение, говорила: «Скажу папе!» Шалости сразу прекращались.