Жизнь Давида

Авенир сделал сорокалетнего сына Саула Иевосфея царем всех северных колен и всего Израиля. В сцене, когда Саул, проклиная душный и вызывающий зуд покров бесполезной личины, навещает Аэндорскую волшебницу, чтобы узнать о своей будущей судьбе, ни о каком Иевосфее не упоминается. Мы можем вообразить его собирающим удовольствия жизни второстепенным саудовским принцем средних лет, или подобием джентльмена, имеющего небольшое хозяйство, или, может быть, безвредным и даже уважаемым окулистом, или биржевым брокером, чья королевская кровь придает дополнительный престиж его фирме или больнице. Иевосфей не принимал участия в битве и не пережил поражения в страшном бою на горе Гелвуйской вместе с отцом и братьями Ионафаном, Аминадавом и Малхисуа. Иевосфей не упоминается и когда люди Иависа Галаадского, верные своему долгу, под покровом ночи оттаскивают искалеченные и обесчещенные тела родных Иевосфея от городских ворот Беф-Саны.

И вот когда седой военачальник Авенир примитивно и безошибочно, подобно фрейдистской «первичной орде», «вошел» к принадлежавшей Саулу наложнице Рицпе, то — при всех его чувствах к Рицпе и стремлении к сексуальному удовлетворению — это действие наверняка свидетельствует о том, что Авенир сознательно стремится поставить на место мягкотелого сорокалетнего Иевосфея, законного наследника наложниц Саула:

«И сказал [Иевосфей] Авениру: зачем ты вошел к наложнице отца моего? Авенир же сильно разгневался на слова Иевосфея, и сказал: разве я — собачья голова? Я против Иуды оказал ныне милость дому Саула, отца твоего, братьям его и друзьям его, и не предал тебя в руки Давида, а ты взыскиваешь ныне на мне грех из-за женщины» (II Цар. 3, 7–8).

Запугивающий характер сексуального поведения и слов Авенира очевиден, как у самца бабуина, презрительно демонстрирующего свой зад или бьющего себя в грудь, чтобы устрашить соперника. Авенир добавляет и открытую угрозу — почти ненужную и запоздалую:

«Ту и ту пусть сделает Бог Авениру, и еще больше сделает ему! Как клялся Господь Давиду, так и сделаю ему: отниму царство от дома Саулова и поставлю престол Давида над Израилем и над Иудою, от Дана до Вирсавии» (II Цар. 3, 9-10).

Пусть современный читатель, живущий больше чтением и письмом или же куплей и продажей и защищенный больше системой общественных отношений и правительством, чем собственной физической отвагой, не отнесется с презрением к ответу Иевосфея: «И не мог Иевосфей возразить Авениру, ибо боялся его» (II Цар. 3, 11).

Таким человеком был Авенир, сын Нира. Кажется, он даже с Давидом общается, и тоже небезрезультатно, с позиции силы.

Авенир возглавляет отряд, верный номинальному царю Израиля Иевосфею, и сталкивается с воинами Давида, царя Иудеи, которыми командует Иоав, сына Саруи. Стычка между двумя группами молодых людей сначала кажется придворным поединком; потом кровавым симметричным балетом, символической фантазией из «Тысячи и одной ночи» или сном короля Артура; наконец, она напоминает сцену из Гомера или из азиатского боевика.

Встреча двух противоборствующих отрядов молодых воинов — из Израиля под водительством Авенира и Иудеи во главе с Иоавом — происходит у Гаваонского пруда:

«И засели те на одной стороне пруда, а эти на другой стороне пруда. И сказал Авенир Иоаву: пусть встанут юноши и поиграют пред нами. И сказал Иоав: пусть встанут» (II Цар. 2, 13–14).

Это похоже на удивительный вид спорта с избиениями и даже отрубанием голов соперникам, на мальчишеское состязание, подчиняющееся определенным правилам, причем самой схватке предшествует грубый вызов соперничающих самцов — таков, кстати, был вызов, брошенный Авениром слабому и беспомощному Иевосфею. В современном переводе Роберт Алтер пишет в сноске, что слова «пусть встанут юноши и поиграют пред нами» напоминают «чисто гладиаторский или показательный поединок». Вместо «поиграют» Эверетт Фокс придумал сложное словосочетание «исполнят танец войны», а Библия короля Иакова предпочла «состязаются».

Как бы мы ни истолковали это слово, но процесс начинается:

«И встали и пошли числом двенадцать Вениамитян со стороны Иевосфея, сына Саулова, и двенадцать из слуг Давидовых» (II Цар. 2, 15).

«Числом»! Речь идет о военных упражнениях, но говорится о них так, будто это футбольный матч или период-«четверть» в американском футболе. Следующий стих с его нереальной симметрией поддерживает эту аналогию с равнодушием кошмарного сна:

«Они схватили друг друга за голову, [вонзили] меч один другому в бок и пали вместе. И было названо это место Хелкаф-Хаццурим [Поле кремней или острых клинков], что в Гаваоне» (II Цар. 2, 16).