Жизнь Давида

А что происходит с Иевосфеем, правителем средних лет, невоинственным и, вполне вероятно, неохотно принявшим трон в свое время тоже сопротивлявшегося, но воинственного и могущественного отца? Теперь, когда сильная личность Авенир мертв, и когда жена Давида Мелхола возвращается к нему, и когда Давид готов занять трон объединенных Израиля и Иудеи, — что теперь происходит с Иевосфеем?

Услышав, что Авенир погиб в Хевроне, Иевосфей, сын Саула, упал духом, «опустились руки его, и весь Израиль смутился» (II Цар. 4, 1). Среди сторонников царя Иевосфея и предводителей его воинов было два брата, Баана и Рихав, сыновья Реммона Беерофянина. Два этих воина пришли в дом Иевосфея в самое жаркое время дня, когда он (что характерно) предавался полуденному отдыху:

«И пошли сыны Реммона Беерофянина, Рихав и Баана, и пришли в самый жар дня к дому Иевосфея; а он спал на постели в полдень. Рихав и Баана, брат его, вошли внутрь дома, [как бы] для того, чтобы взять пшеницы; и поразили его в живот и убежали. Когда они вошли в дом, [Иевосфей] лежал на постели своей, в спальной комнате своей; и они поразили его, и умертвили его, и отрубили голову его, и взяли голову его с собою, и шли пустынною дорогою всю ночь; и принесли голову Иевосфея к Давиду в Хеврон и сказали царю: вот голова Иевосфея, сына Саула, врага твоего, который искал души твоей; ныне Господь отмстил за господина моего, царя, Саулу и потомству его» (II Цар. 4, 5–8).

Возможно, смерть Иевосфея — захваченного дремлющим, по меланхолической литературной версии английской фразы, которая непрошено приходит на ум, — не должна напомнить нам «подлую» смерть из плача Давида по Авениру. Конечно, это совсем другой вид убийства: жертву убивают не в бою с последующим нанесением увечий, как Саула и Ионафана, не в стилизованной, по-ацтекски грубой манере, как в случае с гибелью от мечей двадцати четырех юношей у Гаваонского пруда, и не в гомеровском сражении, как стремительного Асаила, который напоролся на древко копья, — Рихав и Баана совершают предательское убийство.

Когда убийцы принесли голову Иевосфея Давиду, он не колебался. Он напомнил им, что сделал с человеком, который пришел и сообщил ему, что он убил Саула:

«Если того, кто принес мне известие, сказав: „вот, умер Саул”, и кто считал себя радостным вестником, я схватил и убил его в Секелаге, вместо того, чтобы дать ему награду; то теперь, когда негодные люди убили человека невинного в его доме на постели его, неужели я не взыщу крови его от руки вашей и не истреблю вас с земли?» (II Цар. 4, 10-II)

Голова Голиафа, голова Саула, голова Иевосфея. У каждого из этих трофеев свое значение. Приказания, которые отдал Давид относительно Рихава и Бааны, отданы на том же языке членовредительства:

«И приказал Давид слугам, и убили их, и отрубили им руки и ноги, и повесили их над прудом в Хевроне. А голову Иевосфея взяли и погребли во гробе Авенира, в Хевроне» (II Цар. 4, 12).

Итак, Иевосфей, убитый во время полуденного отдыха, похоронен в усыпальнице Авенира, человека, овладевшего наложницей его отца, человека, провожавшего Давида с головой Голиафа в шатер Саула.

Страшная простота насилия нашла свое отражение в 18-м псалме (повторенном во Второй книге Царств), великой поэме ужаса и разрушения, которую Давид посвятил Богу. В нем есть такие строки:

Цепи ада облегли меня,
и сети смерти опутали меня.
Но в тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал,
и Он услышал из чертога Своего голос мой,
и вопль мой [дошел] до слуха Его.
Потряслась, всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания небес,
ибо разгневался [на них Господь].
Поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий;
горящие угли сыпались от Него.
Наклонил Он небеса и сошел;
и мрак под ногами Его;
и воссел на Херувимов, и полетел,
и понесся на крыльях ветра;
и мраком покрыл Себя, как сению,
сгустив воды облаков небесных.
(Пс. 18, 5-II;IIЦар. 22, 6-12)

Такие воображаемые ужасы и столь мастерская картина достойны изобретателя кольчуги. Необоримой силы поэтическое видение Давида создает мир грозовой тучи, в котором он — благодаря уму, храбрости, красноречию и удаче — чувствовал себя на своем месте. Это видение предполагает, что человеческая власть временна, непрочна и преходяща по сравнению с властью, повелевающей с небес.