Когда пришла первая экзаменационная сессия в МЭИ, то Колюша получил «отлично» по математическим предметам. Но на экзамен по химии не пошел. У него не хватило энергии и желания усвоить этот предмет. Пойти же на экзамен с посредственными знаниями было не в его характере.
В первый год войны Энергетический институт еще не давал «брони» от призыва на военную службу для студентов первых трех курсов, а срок призыва Колюши приближался.
– Колюша, может быть, ты поступишь в «Станкин»? Там, говорят, дают «броню» от призыва, – как-то спросил я.
– Но это значит на всю жизнь посвятить себя военной специальности, – возразил он и отклонил мое предложение.
Так не хотел он оградить себя от опасности ценой сделки с совестью, он хотел отдаться в руки Промысла Божия.
Колюша всегда и ранее не пропускал праздничных церковных служб, но последние месяцы до призыва он стал ходить еще усерднее. Он несколько раз просил у нас разрешения прислуживать в церкви епископу, его тянуло самому принять непосредственное участие в богослужении.
В последнее время жизни в семье в Колюше особенно ярко определилась черта его характера – очень быстрая отзывчивость на все просьбы окружавших. Ценность и высота души человека постигается в мелочах жизни, в повседневном быту, в отношениях не с внешними людьми, где мы искусственно духовно прихорашиваем себя, а с теми, которые живут с нами и нас хорошо знают. Как часто мы бываем невнимательны к их просьбам, нетерпеливы, не умеем снисходить к их маленьким слабостям и желаниям. Колюша проявлял в этом отношении необычайную услужливость и быстроту в исполнении всяких просьб. Он помогал по хозяйству, чинил, устраивал, выполнял все просьбы бабушки и т. п.
«Колюша, помоги мне», – звал его кто-нибудь из семьи. И тотчас же, всегда веселый и жизнерадостный, Колюша вбегал в комнату со словами: «Вот я».
Незадолго до призыва Колюшу вызвали в военкомат и сказали ему, что его направят в артиллерийское
Настал час разлуки. Колюша призван на военную службу и должен ехать в военное училище. Перед отъездом Колюша подумал о том, как должен быть распределен оставшийся после него на месяц хлебный паек, и дал нам указания – кому из нуждающихся отдавать его часть.
При прощании наша бабушка сказала ему: «Колюша, попомни обо мне, когда ты будешь архиереем». Эта просьба не удивила его. Он серьезно ответил ей: «Хорошо, бабушка».
Всей семьей мы пошли его провожать. Он простился с нами совершенно спокойно и легкими шагами ушел от нас за дверь комендантского помещения, охраняемую часовым… Так кончилась юность Колюши, кончилась беззаботная жизнь в отеческом доме. Начался период тяжелых испытаний.
В колхозе в начале военной службы
«Кто хочет между вами быть большим,
да будет вам слугою».
Коля в Ярославле. Он пишет нам большие письма, пишет почти каждый день. Эти письма были для меня откровением. От нас Коля ушел восемнадцатилетним юношей, еще никогда не покидавшим семью, не жившим самостоятельной жизнью. Это был закрытый бутон еще не распустившегося для жизни цветка. Грубое прикосновение жизни сразу смяло этот бутон, и он раскрылся. Через письма мы увидели в Коле то, чего не знали ранее: выдержку и бодрость в испытаниях и невзгодах, собранность воли, цельность личности, верность своим принципам и внутреннему голосу, чуткость и отзывчивость к окружающим и исполнение на деле заповеди «быть всем слугою».
В письмах нашла отражение и его христианская философия жизни. Она удивляет своей глубиной, необычной для восемнадцатилетнего юноши. Ее ценность возрастала от того, что она не была отвлеченной, а родилась в практике жизни и не отделялась от нее в поступках Коли.
Благодаря обилию и подробности писем этот восьмимесячный период жизни Коли мы знаем, пожалуй, не хуже, чем время его совместной жизни с нами. Более того, Колюшины письма так полно вскрыли для нас его внутренний облик – его мысли, склонности и миросозерцание, – как это не могло бы иметь места, если бы он был с нами и не было длительной восьмимесячной разлуки.