Жизнь для вечности

«Я учусь с 1 сентября в Энергетическом институте. И очень доволен. Работы – по горло, и все одна математика. Кроме нее, марксизма-ленинизма и английского языка – ничего. Один раз в восемь дней дежурю в пожарной команде.

Очень плохо вот что: всякое отсутствие коллектива в институте; все живут в разных районах города, никого нет рядом. То ли дело было в школе, когда все жили в небольшом радиусе около школы. И потому жизнь сейчас кажется особенно скучной, когда нет так называемой личной жизни. Я ни с кем не встречался и не желаю…»

Следует заметить, однако, что в МЭИ Колюша занимался с увлечением только первое время. Было заметно, что не того искал он в жизни и что он не мог отдать своего сердца техническим наукам, как могли это делать другие.

Война помешала занятиям. В начале войны, когда мы не знали, где нам придется зимовать, Коле приходилось перетаскивать тюки с шубами, валенками и другими вещами в деревню, из деревни – на дачу под Москвой и затем опять в Москву. «Я теперь знаю, что такое война, – шутил Коля. – Это значит все время таскать вещи с одного места на другое». Но он никогда не горевал.

Коля в начале войны

Немцы быстро продвигались вглубь страны и приближались к Москве. Жизнь выходила из колеи. Началась сплошная эвакуация учреждений, заводов и вузов. МЭИ был вывезен в Среднюю Азию, а Колюша остался с семьей в Москве. Так как все учреждения эвакуировались, то в семье все остались без работы. Чтобы хоть что-нибудь заработать, всей семьей стали плести веревочные сумки – «авоськи». Но это давало мизерный заработок и право лишь на одну рабочую карточку для всей семьи. «Колюша, комендант нашего дома предлагает тебе быть в нашем доме истопником. Мы получили бы вторую рабочую карточку, и ты помог бы семье». И Колюша сразу и кротко послушался и, будучи уже студентом, стал выполнять грязную и утомительную работу. Следует заметить при этом, что работа истопником в то время была более изнурительна, чем обычно. Топлива было мало, и топили всем, что только можно было жечь. Долгое время Колюше приходилось жечь горы старой бумаги, которую сваливали в кочегарку эвакуированные из Москвы учреждения. Топка от бумаги очень быстро засорялась, а при шуровке из нее вылетали тучи пыли из бумажной золы и обуглившихся листочков. Поэтому Колюша возвращался всегда с работы крайне изнуренным, с черным от угольной пыли лицом и утомленными от бессонных ночей глазами. Но он никогда не роптал. В это тяжелое для семьи время Колюша помогал нам и тем, что ходил разгружать автомобили с картофелем у продовольственных магазинов: за это ему отпускали картофель вне очереди и в увеличенной норме.

При окончании средней школы Колюше суждено было пережить первое юношеское увлечение в отношении к одной из своих одноклассниц – Лиде Ч. Впрочем, оно было и последним; глубокая душа Колюши нелегко меняла свои привязанности. Это чувство нельзя назвать очень сильным, оно коснулось его души, но не захватило всей его натуры, как захватывает у некоторых. Вместе с тем оно было скорее односторонним и проявлялось более длительно и сильно со стороны Колюши. Зарождение чувства произошло на выпускном вечере средней школы. Затем тотчас же Колюша уехал к семье на дачу, за сто километров от Москвы. Наступила война, и Лида Ч. эвакуировалась с семьей из Москвы. После этого он виделся с нею лишь несколько раз непосредственно перед отправкой на фронт, а ранее изредка обменивался письмами.

В бумагах Колюши сохранилось одно из его неотправленных писем к этой девушке, которое вносит несколько ярких штрихов в рассказ о его самых глубоких чувствах и переживаниях. Это письмо было написано в те дни, когда судьба Москвы висела на волоске и никто не знал, что с ним будет в ближайшее время. Ниже приводится заключительная часть этого письма.

«16 октября 1941 г.