Жизнь для вечности

Я внеочередных [нарядов] еще не имел. Я объясняю это тем, что я довольно дисциплинирован, по сравнению с другими. Когда я совершу проступок (это бывает редко) и командир мне выговаривает, я молчу, и все проходит хорошо. А другие за свои пустяковые промахи получают наряды после препирательства с командиром. У нас все возмущаются „мелочностъю“ и „придирчивостъю“ командиров, я один нахожу все в порядке вещей».

Если тяжело было душе Коли в военной среде, то не менее тяжело было и его телу. Питание было недостаточным при крайнем напряжении сил и постоянном недосыпании. Овощей в пище почти не было, обед состоял из неизменного супа «пшенки» и жидкой пшенной каши.

«Мы готовы съеть еще столько же – очень устаем, – пишет Коля. – Спать готовы везде и всюду, с10-ти до 6-ти не выспишься, кроме того, чистка оружия часто идет вместо сна, так как в расписание она не входит.

Закаляемся круглые сутки. Занимаемся мы больше на воздухе, чем в классах, часто под дождем. Каждый день проделываем по 5-16 км похода (не считая того, что мы ходим строем в классы, в столовую, в казармы и т. д.). Это походы на полигон, на стадион и пр. Таскаем на себе пулеметы – станок или тело, оба по 32 кг. Я уже раз нес их 2 км».

В другом письме Коля пишет:

«Очень трудно тащить в поле оружие. Бываешь рад грязи и луже, так как можно переложить винтовку из левой руки в правую хоть на 10 секунд, дать отдохнуть затекшей руке».

Строевые занятия длились по восемь часов (с девяти до пяти) и сопровождались лежанием часами в окопах и снегу или переползанием по мокрой земле. Казармы не топили, и обычно в них было +5°; между тем курсанты в гимнастерках – шинелей надевать не разрешалось. Спали под тонкими одеялами. В баню почти никогда не водили. Зимой два месяца водопровод был замерзшим, и в казармах не было воды. Негде было умываться, лишь изредка удавалось вымыть руки на кухне. От малейших царапин, вследствие грязи, на руках вскакивали нарывы. Все курсанты, в том числе и Коля, захворали фурункулезом, и развились кожные заболевания. Фурункулы у Колюши были и на руках, и на ногах. Он болел ими потом почти год – они прошли у него лишь к осени 1943 года.

Следует упомянуть, что многие из подробностей жизни в Ярославле мы узнали лишь впоследствии из рассказов Коли, когда он приехал в Москву. Он не писал о них в письмах, чтобы не расстраивать нас, и старался один мужественно сносить тяжести и невзгоды жизни, не перекладывая их (духовно) на плечи близких, как мы часто это делаем в жизни.

В письме от 10 октября Коля описывает один эпизод из жизни на курсах первого периода: