Доктор Веезенмайер прибыл незадолго до того, как новое правительство должно было принять присягу. Заседание Коронного совета было прервано; я принял немецкого полномочного представителя в присутствии премьер-министра Лакатоша и министра иностранных дел Хеннеи. Я выразил глубокое возмущение похищением моего сына, и, когда Веезенмайер начал отрицать, что он ничего не знал об этом, я представил ему в качестве доказательства немецкие оружейные гильзы, найденные на месте преступления. Веезенмайер попытался уйти от ответа, он даже заявил, что моего сына справедливо арестовали за связи с врагом. Позднее мне стало известно, что он был доставлен на аэродром, где его уже ждал самолет. Миклоша переправили в Вену, а оттуда – в концентрационный лагерь Маутхаузен.
Я сказал Веезенмайеру, что нами было принято решение о перемирии. Его лицо побелело, и он заговорил о том, что в фамилии Хорти есть что-то
В 1 час пополудни позвонил Ран. Он пытался всячески воздействовать на меня, чтобы я переменил свое решение. Я мог только ответить, что о стремлении Венгрии к перемирию уже было сообщено по радио. Текст с моим обращением был передан на радиостанцию сразу же после отъезда Веезенмайера, и он был зачитан в час дня.
Видимо, Веезенмайер не сказал Рану о сути нашего разговора. Ран выразил удивление и говорил о военных опасностях, которые могут грозить немецким войскам в случае выхода из войны венгерской армии. Выступая с венгерской мирной инициативой, я ориентировался скорее на пример финнов, чем румын; и поэтому я был готов обсуждать меры предосторожности, которые нужно было предпринять для того, чтобы русские войска не ударили в тыл немецким частям. Однако я не мог дать Рану необходимых гарантий.
Я еще раз вернулся на Совет, и в протоколе сохранилась моя краткая реплика, произнесенная в данный момент: «Я уже информировал господина Рана, что он приехал слишком поздно, и я уже просил противника о перемирии. Для нас наступают сложные времена, но этот шаг должен быть сделан. Я сжег свои корабли. Я сожалею, что так усложняю работу членам правительства».
Затем я пожал руки всем присутствующим и покинул палату Совета.
Партия «Скрещенные стрелы» восприняла мое обращение по радио как сигнал продолжить подготовку к захвату власти. Одно из первых зданий, которое они захватили с помощью немцев, была радиостанция. Салашисты выступили по радио с обращением якобы от имени Вёрёша, начальника Генштаба, с целью опровергнуть сказанное мной ранее. Цель была достигнута. Мои военные приказы еще не пришли в войска, и воцарился сплошной хаос. Две армейские части, еще остававшиеся в Будапеште, перешли под командование салашистов. Бакаи был арестован, а его заместитель Аггтелеки просто исчез. Неизвестно и по сей день, как подпись Вёрёша появилась под фальшивым обращением. Вёрёш лично уверял меня, что он не имел никакого понятия о том, что делалось от его имени.
Невозможно описать, что творилось в Будапеште. Многие после моего радиообращения могли вздохнуть с облегчением после стольких дней гнетущей неизвестности. Были освобождены некоторые политзаключенные. Подпольное движение приступило к выполнению своих планов. В то же самое время не проходил страх перед возможными немецкими репрессиями; немцы быстро послали несколько танков «Тигр» на патрулирование улиц. Те, кто надеялся на перемирие, теперь пришли в отчаяние от приказов Вёрёша, но, что это лжеприказы, они об этом не знали. В этой страшной сумятице тем, кто поддерживал салашистов, удалось достичь своих целей. Днем по радио прозвучала первая речь Ференца Салаши под гром победных венгерских и немецких маршей.
Дворец оказался в осаде. Подходы к нему были заминированы, случайно немецкое посольство, расположенное поблизости, оказалось также в изоляции. Как нам стало известно ночью, атака немцев на дворец была назначена на ранние часы утра 16 октября.
Мы были в полной боевой готовности, когда доложили о прибытии генерал-лейтенанта Ваттаи, начальника военной канцелярии, и Амбрози, начальника канцелярии кабинета. Они пришли передать мне послание фюрера, в котором он «предлагал» предоставить мне безопасное убежище, но только при условии, что я уйду в отставку, сложу свои властные полномочия и сдам дворец. Я ответил отказом на это «предложение» и заявил, что не надо меня больше беспокоить подобными просьбами.