Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944

Чувство самосохранения требовало от нас во что бы то ни стало договориться с врагом. Если кто-то захочет упрекнуть нас за это, тот должен помнить, что мы не были, как в Первой мировой войне, союзником Германии согласно заключенному с ней договору. Мы были втянуты помимо нашей воли в войну, которую Гитлер вел с захватническими целями. Сходство нашей войны и войны, которую вела Германия, было только в одном – обе наши страны сражались против коммунизма, но у Венгрии не было никаких территориальных претензий к России. Мы прекрасно понимали, что мы не могли рассчитывать на благодарность Германии, несмотря на то что вступили в войну и осуществляли поставки военных материалов, долг за которые составил 3 000 000 000 пенгё. Мы желали сражаться с коммунизмом, но лишь настолько, насколько это было в наших интересах. Мы не собирались воевать вместе с Гитлером ради его целей до последнего солдата. Когда война была практически проиграна, настало время договариваться о мире.

В конце сентября я командировал в Москву начальника венгерской жандармерии Ласло Фараго, который свободно говорил по-русски и прежде был нашим военным атташе в Москве. Его сопровождал профессор граф Геза Телеки, сын премьер-министра графа Пала Телеки, который трагически пожертвовал собой, и советник Домонкош Сент-Иваньи, представлявший министерство иностранных дел. Венгерский помещик в Словакии, имевший связь с партизанами, был посредником в подготовке их поездки.

Наши представители получили инструкции вести переговоры о перемирии по следующим пунктам: немедленное прекращение военных действий, участие войск Британии и Америки в оккупации Венгрии и беспрепятственный вывод немецких войск из Венгрии.

11 октября об этом было сообщено в Москву; дата начала переговоров еще не была определена, но это должно было послужить их основой. Однако наши планы были нарушены.

Генерал-майор Бакаи, командующий войсками в Будапеште, который разработал подробный план защиты дворца на случай немецкой атаки, был схвачен гестапо. Утром 8 октября 1944 г. он возвращался из инспекционной поездки; его задержали, когда он выходил из машины у отеля «Ритц», где были его апартаменты. После его ареста я послал сообщение в Москву по тайному радиопередатчику, который был установлен во дворце, и им пользовались мой сын Миклош и мой адъютант Тошт. Я спрашивал, возможно ли установить перемирие с 20 октября. Русские торопили ход событий. Американцы во время визита Черчилля и Идена в Москву протестовали против своего исключения из переговоров с Венгрией, и Москва надеялась поставить их перед свершившимся фактом. Русские настаивали на дате 16 октября; 14-го числа от них по радио пришло требование, что ответ должен быть дан до 8 часов утра 16 октября.

Тем временем несколько странных происшествий случилось в Будапеште. Трудно понять их взаимозависимость, и, вероятно, причину их мы так и не узнаем, так как слишком много людей занималось самой различной деятельностью, и большинство из них ничего о себе уже не расскажут. Эти бурные события не позволили нам соблюсти сроки, определенные нам русскими; и Москва, воспользовавшись этим, объявила о том, что наше соглашение не имеет никакой силы.

Гитлер узнал о наших переговорах с Москвой, а вскоре его информировали и об отъезде Фараго и его коллег. Он хотел во что бы то ни стало предотвратить заключение Венгрией перемирия, и нам стало известно о планируемых им принудительных мерах. Что касается политического аспекта, план был таким. С помощью Германии в Эстергоме должен был состояться съезд «Национальной оппозиции», который принял бы решение о моем смещении с поста регента и провозгласил бы главой государства Салаши. Выполнение военной части задуманного предприятия – захват дворца и полная оккупация Будапешта – должно было быть поручено обергруппенфюреру СС фон дем Бах-Зелевски и оберштурмбаннфюреру СС Отто Скорцени, который стал известен благодаря освобождению им Муссолини. Для поддержки Веезенмайера в Будапешт был послан доктор Рудольф Ран, бывший имперский уполномоченный в Италии. Телеграмма, в которой содержались последние инструкции Веезенмайера, была получена немецким представительством в Будапеште в ночь с 13 на 14 октября.

14 октября я принял решение, что на следующий день, в воскресенье, я обращусь к нации по радио с заявлением по поводу перемирия. Я пригласил Веезенмайера приехать ко мне во дворец в полдень 15 октября, чтобы сообщить ему о своем намерении. Сразу же после разговора с ним я должен был выйти в эфир; текст моего обращения уже лежал на столе в моем кабинете.