Жизнь — это судьба

— Тебе это нисколько не поможет, в любом случае.

— Вот тут ты ошибаешься, моя дорогая, — возразил Алан. — Если у вас ничего не выйдет и вы навсегда расстанетесь, я приеду за тобой, где бы ты ни находилась. Не совершу дважды одну и ту же ошибку; был бы просто набитым дураком. Пожалуйста, обещай, что поставишь меня в известность.

Скрепя сердце я пообещала, а он наспех написал свой адрес на листочке, вырванном из записной книжки, и вручил его мне.

— Мой домашний адрес, — пояснил он. — Посланное по этому адресу письмо всегда меня найдет. Моя мама довольно аккуратная в пересылке писем. Если я окажусь где-то в другом месте, она позаботится о том, чтобы я своевременно получал почту.

— Чем ты собираешься заняться, Алан, когда приедешь домой? — спросила я.

— Ну, как тебе сказать, — пожал он плечами. — Когда-то у меня была мечта: подготовиться к экзаменам на адвоката, но это было в далеком прошлом. Возможно, я так и сделаю, еще не знаю. В настоящий момент, мне кажется, я бы с удовольствием устроился где-нибудь в сельской местности — купил бы ферму, если бы смог сколотить необходимый капитал.

— Ну, что ж, — проговорила я как-то неуверенно, — надеюсь, что все будет хорошо и ты найдешь деньги.

— А я надеюсь, что у тебя все уладится, дорогая, — заметил в свою очередь ласково Алан. — Поверь мне, я искренне этого желаю. На твоем месте я вернулся бы в Австралию и попытался урегулировать свои отношения так или иначе. Уж наверняка бы не стал отсиживаться здесь, в Бирме. Это ведь чистое капитулянтство.

Возможно, подумала я, сознавая, что он прав. Но Коннор сам хотел, чтобы я возвратилась в Бирму. Во всяком случае, он и пальцем не пошевелил, чтобы остановить меня. Было бы совсем не просто, учитывая его поведение, урегулировать с ним в Австралии отношения, что бы там Алан ни думал. Или, быть может, я просто боялась вернуться...

Некоторое время Алан и я сидели молча, затем он с трудом поднялся и сказал:

— Думаю, что мне лучше уйти. Нет смысла оставаться дольше при таких обстоятельствах. А ты, вероятно, охотно потанцуешь.

С ужасным чувством я смотрела, как он захромал прочь от меня, но я ничем не могла ему помочь. Я сидела одна на террасе, почти не воспринимая музыки и веселых голосов, доносившихся из клуба. Где-то вдали пускали фейерверки, и я смотрела в ночное небо, расцвеченное яркими разноцветными огнями, усеянное мириадами блестящих звездочек.

Не было смысла оставаться здесь дольше и мне, но, во-первых, Маули сейчас совершенно обезлюдел, а во-вторых, до него было сравнительно далеко добираться. Наш транспорт, однако, отправится туда не раньше, чем соберутся все обитатели бывшего монастыря. А они по-прежнему от души веселились. Таким образом, мне оставалось только пойти на танцы, но я не тронулась с места.

Не знаю, как долго сидела я одна в темноте, перебирая мысленно шаг за шагом все те события, которые предшествовали моему знакомству с Коннором. Я воскрешала в памяти нашу семейную жизнь в отчаянной попытке найти причину разлада, причем старательно анализировала события под углом зрения Коннора. И, хотя я пыталась быть абсолютно честной по отношению к себе самой, я так и не смогла обнаружить ничего существенного. Мы были счастливы — Коннор и я, — любили друг друга безумно, до самозабвения, подходили друг другу и духовно, и физически, как только могут подходить два человека, поженившиеся после столь короткого знакомства. С момента нашей встречи ни я, ни он не обращали внимания на других мужчин или женщин, и если не считать моей короткой поездки в Мельбурн, мы все время были вместе, не желая никакой иной компании, кроме нас самих.

Ухаживая, Коннор демонстрировал подлинную страсть, и я знала — подобные вещи женщины инстинктивно чувствуют, что не разочаровала и не обманула его ожиданий как любовница. Я слишком любила его, чтобы отказать ему в удовлетворении любых его желаний. А ведь он был уже не мальчик, наоборот, опытный мужчина, который точно знает, что ему нужно. С самого начала мы открыто, без утайки и стеснения говорили друг с другом. Он непременно указал бы мне — в этом я нисколько не сомневалась — на любой мой промах в обращении с ним точно так же, как он уже в первые часы нашего знакомства выразил надежду, что я не стану рассказывать о войне, поскольку данная тема больно задевает его мужское самолюбие.

Я верила, что чем интимнее становились наши отношения, тем лучше я понимала его. Я старалась щадить его гордость, хорошо понимая, что чрезмерная чувствительность связана с пережитыми душевными муками. Я научилась любить вещи, которые ему нравились, получать удовольствие от книг, которые он читал, и от музыки, которую он охотно слушал. Я даже приучилась по утрам пить не чай, а кофе, потому что именно его предпочитал Коннор.

Я чувствовала, как к горлу подступают слезы. Быть может, я слишком раболепствовала, чересчур старалась угодить и потому слишком скоро наскучила ему? Но, честно говоря, я так не думаю. Коннор не очень умел скрывать свои подлинные настроения. Если бы ему в моем обществе было скучно, я сразу бы это почувствовала.