Жизнь этого парня

– Так мы и сделаем. Просто подожди снаружи секунду.

Я встал и покинул исповедальню. Сестра Джеймс увидела меня и подошла.

– Это было не так уж страшно, правда? – спросила она.

– Мне сказали подождать, – ответил я.

Она посмотрела на меня. Я мог заметить любопытство на ее лице, но она не задала больше ни одного вопроса.

Священник вышел вскоре после этого. Он был старым, очень высоким и шагал прихрамывая. Он встал близко от меня, и когда я поднял голову, я увидел белые волосы в его ноздрях. От него крепко пахло табаком.

– У нас возникли некоторые проблемы, – сказал он.

– Да, святой отец?

– Он всего лишь немного перенервничал, – ответил священник. – Нужно успокоиться. Для этого нет ничего лучше, чем стакан молока.

Она кивнула.

– Почему бы нам не попытаться немного позже. Скажем, через двадцать минут?

– Мы будем здесь, святой отец.

Мы с сестрой Джеймс пошли в церковную кухню. Я уселся за стальной разделочный стол, пока она наливала молоко.

– Хочешь печенья? – спросила она.

– Это было бы здорово, сестра.

– Кто бы сомневался.

Она положила пачку печенья «Орео» на тарелку и подала ее мне. Затем села. Со скрещенными руками, целиком спрятанными в рукава, она наблюдала, как я ем и пью. Наконец, сказала:

– Что же все-таки случилось? Ты что, язык проглотил?

– Да, сестра.

– Здесь нет ничего страшного.

– Я знаю.

– Возможно, ты просто думаешь об этом неправильно, – сказала она.

Я уставился на свои руки.

– Я забыла дать тебе салфетку, – сказала она. – Можешь облизать их. Не стесняйся.

Она ждала, пока я подниму голову. Взглянув на нее, я увидел, что она была моложе, чем мне казалось раньше. Не то чтобы я много думал о ее возрасте. За исключением действительно старых монахинь, ходящих с тросточками или с волосами на лице, они все выглядели вне времени, без прошлого и будущего. Но сейчас – вынужденный смотреть на сестру поверх узкой блестящей столешницы – я видел ее по-другому. Я видел взволнованную женщину приблизительно возраста моей матери, которая желала помочь мне, не зная, какая именно помощь требуется. Ее праведность железно работала на меня. Мои глаза загорелись, а дыхание перехватило. Я бы сдался ей, если бы только знал как.

– Возможно, все не так ужасно, как ты думаешь, – сказала сестра Джеймс. – Что бы там ни было, однажды ты оглянешься назад и увидишь, что это было вполне естественным. Но ты должен разобраться с этим. То, что ты держишь проблему глубоко в себе, делает только хуже.

А затем добавила:

– Я не прошу тебя ничего мне рассказывать, пойми. Это не мое дело. Я лишь говорю, что все мы проходим через подобное.

Сестра Джеймс подалась вперед через стол.

– Когда я была в твоем возрасте, – сказала она, – возможно, даже чуть старше, я частенько лазила в отцовский бумажник, пока он принимал душ вечером. Я не брала купюры, а только монетки в один, пять центов, может, иногда и десять. Ничего такого, что он мог бы заметить. Отец дал бы мне денег, если бы я попросила. Но я предпочитала воровать их. Воровство у отца заставляло меня чувствовать себя ужасно, но я продолжала делать это.

Ты должен разобраться с этим. То, что ты держишь проблему глубоко в себе, делает только хуже.

Она опустила взгляд на стол.

– А еще я была сплетницей. Всякий раз общаясь с кем-нибудь из друзей, я говорила ужасные вещи о других знакомых, а потом разговаривала с кем-нибудь из них и уже плела невесть что о друге, с которым только что болтала. Я прекрасно понимала, что делаю. Я ненавидела себя за это, по-настоящему, но это меня не останавливало. Порой я желала, чтобы моя мать и братья погибли в автокатастрофе, чтобы я могла расти только с отцом и чтобы все жалели меня.

Сестра Джеймс потрясла головой.

– У меня возникали ужасные мысли, которые я не хотела отпускать. Ты понимаешь, о чем я?

Я кивнул и одарил ее гримасой, означающей вот-вот должное появится понимание.

– Хорошо! – сказала она и шлепнула ладонями по столу. – Готов попробовать еще раз?

Я сказал, что готов.

Сестра Джеймс отвела меня обратно в исповедальню. Я встал на колени и начал опять:

– Благослови меня, святой отец, за…

– Ладно, – сказал он. – Мы уже были здесь. Просто говори все как есть.

– Да, святой отец.

Я снова закрыл глаза под сложенными руками.

– Давай, давай, – резко поторопил он.

– Да, святой отец. – Я наклонился ближе к ширме и прошептал: – Святой отец, я ворую.

Он молчал какое-то время. Затем спросил:

– Что ты воруешь?

– Я ворую деньги, святой отец. Из кошелька моей матери, когда она моется в душе.

– Как долго ты этим занимаешься?

Я не ответил.

– Ну же? – проговорил он. – Неделю? Год? Два года?

Я выбрал вариант посередине:

– Год.

– Год, – повторил он. – Так не пойдет. Ты должен остановиться. Ты намерен остановиться?

– Да, святой отец.

– Теперь честно, ответь.

– Честно, святой отец.

– Ну хорошо, ладно. Что еще?

– Я сплетник.

– Сплетник?

– Я говорю всякое о моих друзьях, когда их нет рядом.

– Это тоже не годится, – сказал он.

– Да, святой отец.