Жизнь Фридриха Ницше

«В этой книге выведен житель подземелья за работой – сверлящий, копающий, подкапывающий. Кто имеет глаза, способные рассмотреть работу на громадной глубине, тот может видеть, как он медленно, осторожно, терпеливо продвигается вперед, не чувствуя слишком больших неудобств от продолжительного лишения света и воздуха; можно сказать даже, что он доволен своей жизнью и работой во мраке. Не увлекает ли его какая-нибудь вера? Не вознаграждает ли его какое-нибудь утешение? Не переносит ли терпеливо он свой мрак, оставаясь непонятым, неясным, загадочным потому, что он надеется иметь свое утро, свое искупление, свою утреннюю зарю?.. Он вернется сюда, но не спрашивайте его, чего он хочет там, внизу: он скажет вам об этом сам, если он снова сделается человеком, этот мнимый Трофоний, этот житель подземелья. Разучиваются молчанию, когда так долго, как он, бывают в одиночестве, живут как кроты…» [1]

Это начало предисловия к «Утренней заре» – автопортрет в «годы странствий», годы запустения, когда полуслепой бывший филолог бродил по горам и берегам Европы, превращаясь в слепого пророка, видящего более обширную картину.

Этот крот вырыл себе уютную нору под сенью деревьев, чей балдахин смягчал дневной свет до терпимого зеленого. Кроме того, они защищали его и от облаков, полных электричества и безжалостно его преследовавших. С тех пор как Бенджамин Франклин в 1752 году извлек из облаков электрическую энергию в ходе эксперимента с воздушным змеем, вполне естественно было считать себя, как и любого человека, проводником электричества, однако сегодня представление о впитывании электричества из атмосферы считается симптомом навязчивого психического расстройства, часто ассоциируемого с шизофренией.

Ницше всегда был особенно чувствителен к магнитным бурям. Еще со времен Пфорты и впоследствии современники отмечали, что самые вдохновенные и экстатические вспышки творческого духа и музыкальных импровизаций случались у него во время гроз. Зевс, отец Диониса, являлся в виде удара грома, и в связи с растущим чувством родства с Дионисом Ницше считал, что он может быть более чувствителен к электрической энергии в облаках, чем любой другой житель Земли. Он подумывал поехать в Париж и предложить себя в качестве экспоната проходящей там электрической выставки, но в итоге посчитал, что электричество еще более разрушительно влияет на его здоровье, чем даже музыка Вагнера.

«Я одна из тех машин, что могут в любой момент взрываться, – писал он. – Электрическая сила облаков и влияние ветра – я уверен, что на 80 % мои страдания проистекают из этого» [2]. Приступы теперь длились по три дня, сопровождались резкой болью и рвотой; он чувствовал, что наполовину парализован, что у него как будто морская болезнь, трудно было даже говорить. И тем не менее в разреженном высокогорном воздухе с ним порой случались внезапные приступы чрезвычайного, невероятного счастья, каких он ранее никогда не испытывал. От истощения и болезни ему казалось, что он двигается по ландшафту, как зигзагообразная линия, которую чертит на бумаге высшая сила, пробуя новое перо. Горы он начал оценивать по густоте лесов и их способности скрыть его от всевидящего неба.

Легендарный Тевтобургский лес, место разгрома римских легионов германскими племенами, был самым темным и давал наибольшее удовлетворение. В тени мрачных деревьев он исписал двенадцать тетрадей в своем, как он сам называл это, «треклятом телеграфном стиле» – это был единственный способ записи значительных мыслей в промежутках между приступами головной боли. Издатель, однако, уже написал ему, что рынок телеграфных афоризмов переполнен и ему следует изменить стиль, если он желает приобрести каких-нибудь читателей.