ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Он приехал в Колумбию и сказал, что деньги от венесуэльской премии отдал партизанам, на революцию, значит. А когда здесь заваруха с мятежниками началась, там, в Боготе, на демонстрации произошла та история с парнишкой. Фотография, как там университет поджигают, весь мир обошла; он убегал, а они в него бросали все что ни попадя. Габо же написал, что принимал участие в той революции. И тогда Пачо Посада — он Консервативную партию поддерживал и был редактором в «Диарио дель Карибе» — явился и раскопал все это, и еще передовицу тиснул, где говорилось, мол, как легко таким манером революцию сделать. Издалека. Теперь у него денег куры не клюют. Слава теперь у него. И квартира есть — так это у них в Барселоне называется, — и бог знает что еще. Пачо в глотку ему ту передовицу засунул. Он спросил: «Что же ты сюда не приедешь и здесь революцию не замутишь, а? Давай, не теряйся». Он даже сказал мне: «Поезжай в Мехико, камеру свою возьми и поснимай, какой там у него дом. Черт побери! Какой он вообще? Ты видел его, дом этот?» Кончилось тем, что к Пачо пришел Фуэнмайор со словами: «Знаешь что, Пачо, кончай-ка ты этот сыр-бор». А Пачо ему как следует врезал. Написал: «Он со всеми диктаторами переписывается… Лебезит, соглашается с тем, как все мило да прекрасно… А они его в гостевых президентских апартаментах селят».
ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Его дружба с Фиделем Кастро очень меня тревожила, очень-очень.
УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Думаю, Фидель восхищается Габо как выдающимся писателем. И здесь нет ничего странного. Это взаимное притяжение и уважение. И зиждется оно не только на преклонении перед величайшим гением Гарсиа Маркеса, но и на том, что Фидель, наделенный особым очарованием и живостью ума, понимает, с каким почетом Габо относится к его революционным принципам. В каком-то смысле Фидель является воплощением «Осени патриарха». Их взаимоотношения обоих вдохновляют и строятся на разделяемых обоими принципах, и благодаря этому между ними сложилась такая дружба, которая не нуждается ни в каких объяснениях.
ЭДУАРДО МАРСЕЛЕС ДАКОНТЕ. Конечно, Аракатака изменилась. Гарсиа Маркес, так сказать, поместил ее на карте, сделал видимой. И жизнь в городе поменялась, потому что туда потянулись туристы. Понадобилось построить новую гостиницу. Понадобилось открыть больше ресторанов. Городская экономика оживилась, пошла в гору. Так или иначе, но приезжие тратили в городе деньги, обедали, останавливались в отелях. И благодаря всему этому дом, где он родился, объявили музеем. Заднюю его часть перестроили. С фасада он выглядит как все эти реконструированные дома, потому что первоначально существовавший дом (надо полагать, он был построен из тростника вперемешку с глиной) развалился. Так они другой на том месте возвели, спереди сделали из материалов посолиднее. А на задах кухню и многое из обстановки сохранили в том же виде, как было при его рождении. Я все время навещаю Аракатаку. Тетки мои еще живут там, кузены, родня двоюродная-троюродная. Кузенов у меня — пруд пруди, встретят на улице и кричат: «Привет, кузен!» — а я в ответ: «Привет, кузен!» — хотя знать не знаю, который это из кузенов, потому что они кузены кузенов. Ох и много же их, столько же, сколько у Буэндиа.
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Нахлынули сюда к нам гринго всех разновидностей, иностранцы разные, и мы их на джипе по округе здешней катали, показывали-рассказывали, что и как. Некоторые, бывало, просили раздобыть им марихуаны; такое во времена «банановой лихорадки» было.