Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

НЕРЕО ЛОПЕС. Как бы там ни было, а в Стокгольм мы на рассвете добрались. Холод стоял собачий!

КИКЕ СКОПЕЛЬ. Они взяли с собой несколько певцов вальенато. Ну, тех, кто вальенато сочиняет, песенки всякие лживые про желтых бабочек, чтобы вранье это там исполнять.

НЕРЕО ЛОПЕС. А нашим вальенатос наплели про шведок, мол, те очень свободных нравов, так мужчины наши уже руки потирали, думая, что они всех шведок, которые им попадутся, того-этого; и на третий день один из них говорит: «Чего-то нас пока не зовут». Вот и решили тем же вечером выйти, осмотреться. Ну, правильно, видим, что гора к нам не торопится, значит, самим надо к той горе идти. На какой-то стриптиз, будь он неладен! Тоже мне стриптиз, для монашек разве что. Никакого тебе обнаженного тела, одно расстройство, сосок чуть-чуть приоткроют, а больше ни-ни. Один из вальенатос говорит: «Хватит уже издевательств этих!» Мы там что-то около двух недель пробыли.

Дня через два-три взбунтовалась фольклорная группа. Дело в том, что нас в типично шведском ресторане кормили. То есть еда страшно жирная, понятно, на здешние холода рассчитана. Треска. А наши к юкке[116] привыкли, к плантанам… не нравилась им кормежка местная. Вот и возмутились. Настоящую бучу подняли. Да такую, что те на попятный пошли, уступили. «Какие же вы блюда желаете?» (Это наших спрашивают.) А они: «Нет, вы лучше деньгами нам дайте, мы все сами купим». Вот и выдали им деньги. И стали они гамбургерами питаться… Я вместе с ними жил на судне, оно на приколе стояло, а внутри уютно так оборудовано все, да и дешевле намного, а именитые гости — те в отеле высшего класса проживали.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Как сейчас вижу тот Гранд-отель, его гигантский фасад, а вверху на ветру полощутся разноцветные флаги. Коридоры, устланные коврами пурпурного цвета; огромный, как королевские покои, номер, высоченные окна смотрят в темноту скандинавской ночи. Вижу аккуратно выложенные на подносе тонюсенькие ломтики копченой семги с кружками лимона, бутылки шампанского, охлаждающиеся в металлических ведерках, великолепные свежие крупные розы; желтые розы сияют солнцами в расставленных повсюду на столах фарфоровых вазах. Посреди гостиной — Габо с Мерседес, оба спокойные и беззаботные, непринужденно болтают, чуждые малейшего волнения перед лицом приближающейся коронационной церемонии, словно они у себя в Сукре или в Мананге коротают субботний вечер, как бывало тридцатью годами ранее в доме у тетушки Петры или тетушки Хуаны.

ГЛОРИЯ ТРИАНА. Как официальное лицо, я имела полное право на номер в Гранд-отеле, где все остановились, но я отвечала за шестьдесят два человека из нашей делегации. Приходилось все время оглядываться на тех колумбийцев, которые выступали против нашего приезда сюда и строчили репортажи о наших промашках.

НЕРЕО ЛОПЕС. Меня спросили, где я хотел бы поселиться, и я сказал, что предпочел бы находиться с нашей делегацией музыкантов-фольклористов. Моим соседом по номеру был врач. Так он рассказал, как поздно вечером к нему пришла одна наша девчонка из Барранкильи и попросила: «Пожалуйста, доктор, когда мы в Барранкилью вернемся, дайте мне слабительного, чтобы очистить организм от всей этой гадости, какой я здесь наелась». А ко мне тоже зашел наш парень с равнин и говорит:

— Дон Нерео, вы тут главный… Я не знаю. Я хочу домой уехать.

— Домой? Да ты хоть понимаешь, где ты сейчас есть?

— Неважно, я все равно хочу домой вернуться.

— Самолетом сюда добираться двадцать четыре часа, сутки целые. Сам подумай. Ты вспомни, самолет из Боготы вылетел в пять вечера, а сюда мы прибыли в два ночи. Видишь, в какую даль мы забрались. Здесь мы были в два ночи, так? По нашему колумбийскому времени это восемь утра. И вообще, с чего это ты домой собрался?

— Не, просто у меня затруднение одно вышло. И я прошу, чтобы вы мне с ним справиться помогли и чтобы замолвили слово перед доньей Аурой Лусиа.

— И в чем у тебя затруднение?

— Не, чисто мужское затруднение это. Ну, понимаете, выхожу я помочиться, а писюн свой найти не могу.

— Интересно, и куда же ты ходишь помочиться?

— Не, я на палубу выхожу.

Ну да, а там снега навалило в один-два дюйма высотой.

— Ты здесь, внутри, уборную найди, понятно теперь, отчего он у тебя прячется, — я ему объясняю. — Какие тут проблемы? Такое на холоде случается.

— Да нет же, тут… Как я домой, к себе в страну вернусь, если у меня… три жены у меня там. Что я им скажу?

— Да брось, парень, ей-богу, что за глупости? Все не так. Слушай меня: здесь внизу есть уборная.

— Не-е, я и так уже поснимал с себя эти сто одежек и теперь не знаю, куда они подевались.