Жизнь графа Дмитрия Милютина

Из частных писем Милютин узнал, что в Сербии и Болгарии идут раздоры между нашими русскими деятелями, которые ведут дело в угоду самим себе, записывает в дневнике Д. Милютин 10 октября, – «сообразуясь с личными своими видами и честолюбивыми похотями. Дело в том, что Черняев замышлял притянуть болгарские вооружения под свою руку; уверяют даже, что он мечтал сделаться господарем болгарским; между тем болгары имели неловкость связаться с Фадеевым, который напомнил о своем старшинстве в чине над Черняевым. Отсюда злоба Черняева на болгар и расстройство планов их. Все частные письма из Сербии подтверждают, что за дрянь эти мелкие честолюбцы и все окружающие их клевреты. Они ссорятся между собой, интригуют, сваливают друг на друга неудачи. Отставной генерал Новоселов пишет мне, что, приехав в Сербию, нашел невозможным служить славянскому делу с Черняевым и хотел уже уехать обратно, но, уступив просьбам князя Милана и его министров, принял команду над Ибарской армией, которую нашел в весьма затруднительном, почти бедственном положении. Новоселов просит «советов» и помощи» (Милютин Д.А. Дневник 1876–1877. С. 97–98).

После утреннего разговора Александра Второго и Милютина о Тотлебене император решил Дунайскую армию передать все-таки великому князю Николаю Николаевичу, который, приехав в Ливадию, тут же потребовал объявить о мобилизации войск. Вскоре было решено покинуть Ливадию, пробыть в Москве не больше трех дней и возвратиться в Петербург, а после этого объявить о мобилизации войск – иначе экстренный поезд с императорской семьей невозможно будет пропустить.

В Москве 29 октября Милютин получил письмо от князя Черкасского, в котором он сообщает, что хотел бы вернуться на государственную службу.

Милютин доложил об этой просьбе Александру Второму, который поддержал это желание князя Черкасского, хорошо зная о его блестящих способностях, вспомнил работу князя в Польше, высоко отозвался о брате Николае Милютине.

– Я давно думал о человеке, который мог бы заниматься гражданскими делами в занятом крае при главнокомандующем во время войны, хорошо бы установить и связь между славянскими комитетами и правительством. Я подумаю о князе Черкасском, такие люди пригодятся в это беспокойное время.

Вечером на рауте император долго разговаривал с князем Черкасским.

30 октября Александр Второй, анализируя свои встречи со своими министрами, с послами великих держав, с иностранными гостями, перебирая в памяти все эти телеграммы и послания, твердо решил высказаться перед московским дворянством и городским обществом, поднесшим в Кремле свои адреса, о текущих событиях внутренней и внешней политики:

– Благодарю вас, господа, за чувства, которые вы желаете мне выразить по случаю настоящих политических обстоятельств. Они теперь более разъяснились, и потому я готов принять ваш адрес с удовольствием. Вам уже известно, что Турция покорилась моим требованиям о немедленном заключении перемирия, чтобы положить конец бесполезной резне в Сербии и Черногории. Черногорцы показали себя в этой неравной борьбе, как всегда, истинными героями. К сожалению, нельзя того же сказать про сербов, несмотря на присутствие в их рядах наших добровольцев, из коих многие поплатились кровью за славянское дело. Я знаю, что вся Россия вместе со мною принимает живейшее участие в страданиях нашей братии по вере и по происхождению; но для меня истинные интересы России дороже всего, и я желал бы до крайности щадить дорогую русскую кровь. Вот почему я старался и продолжаю стараться достигнуть мирным путем действительного улучшения быта всех христиан, населяющих Балканский полуостров. На днях должны начаться совещания в Константинополе между представителями шести великих держав для определения мирных условий. Желаю весьма, чтобы мы могли прийти к общему соглашению. Если же это не состоится и я увижу, что мы не добьемся таких гарантий, которые обеспечивали бы исполнение того, что мы вправе требовать от Порты, то я имею твердое намерение действовать самостоятельно и уверен, что в таком случае вся Россия отзовется на мой призыв, когда я сочту это нужным, и честь России того требует; уверен также, что Москва, как всегда, подаст в том пример. Да поможет нам Бог исполнить наше святое призвание!

Речь императора утонула в криках «ура», «буквально задрожал пол, задрожали стекла», вспоминает очевидец.

Министр внутренних дел Тимашев получил текст речи императора и должен был послать ее в «Правительственный вестник», но содержание речи вызвало у него сомнение, слишком уж в речи отдавало славянофильским духом, он послал министру двора графу Адлербергу телеграмму, в которой просил прислать ему подлинный текст речи, граф тут же отправил такой же текст, который и пришлось печатать.

Но и после этой речи императора долго еще шли дипломатические переговоры – то Турция соглашается с ультиматумом великих держав, то, почувствовав поддержку Англии, отказывается от перемирия, то снова соглашается. И так продолжалось несколько месяцев…