Жизнь графа Дмитрия Милютина

Дни мелькали за днями, одна новость опережала другую. Постоянные заседания то в Особом присутствии Государственного совета, то в Комитете министров, то с докладом у государя императора, то в Аничковом дворце по случаю дня рождения цесаревича, то совещание у министра финансов Рейтерна. Государь император часто заговаривал о восставших в Боснии и Герцеговине, читал телеграмму русского посла в Австро-Венгрии Евгения Петровича Новикова о взаимоотношениях графа Юлия Андраши и генерала Родича, нельзя было последовать двуличию министра иностранных дел по отношению к черногорскому князю Николаю. Покорность Порты, скорее всего, показная, им надо было успокоить европейские императорские правительства, поэтому идут на уступки. Султан в большом затруднении, он не в силах уладить европейские дела, только полный государственный и социальный переворот может рассечь этот гордиев узел в Европе.

«С этими размышлениями поехал я после доклада к князю Горчакову, – читаем в дневнике Милютина, – который заболел и не мог приехать во дворец с докладом. Однако ж я нашел государственного канцлера на ногах, в кабинете, в обычном длиннополом сюртуке и туфлях. По обычаю своему он ходил по комнате и что-то диктовал Гамбургеру. После первых же слов он выложил предо мной свою последнюю переписку с Игнатьевым и Новиковым. Заметно, что и кн. Горчаков начинает смотреть на теперешнее положение дел с меньшей самоуверенностью, чем прежде. Да чего же и мог он ожидать иного от «дипломатического давления» на Порту»? Разве можно было рассчитывать на магическое давление султанского «ираде»? Государственный канцлер уже предусматривает, что европейской дипломатии не удастся удержать Сербию, Черногорию, а быть может, и Румынию от явного вмешательства в борьбу. Если весной все славянские области Турции возьмутся за оружие, то наш канцлер полагал бы предоставить обе стороны на произвол судьбы: пусть оружие и решит, которая сторона одолеет и которая погибнет. Чтобы эта местная борьба не превратилась в общую войну европейскую, нужно только удержать Австрию от всякого вмешательства. Кн. Горчаков ссылается на какой-то «безмолвный» уговор свой с Андраши (convention tacite – молчаливое соглашение. – Ред.); но что может значить подобная загадочная сделка, когда и формальные, самые торжественные договоры не обеспечивают точного исполнения» (Милютин Д.А. Дневник. 1876–1877. С. 24).

Милютин, пользуясь различной информацией, читая секретные телеграммы из Белграда, Цетинье, Константинополя, Вены, понял, что идет какая-то закулисная игра, в которой славянские князья то договариваются с Россией, то затевают переговоры с Веной, а планы венского правительства недостаточно определенны, им уж очень хочется присоединить к своим владениям Герцеговину и Боснию, но опасаются, как бы не проиграть в войне, которая вот-вот разыграется в ближайшее время. А из-за этой дипломатической игры отношение России к славянам самое фальшивое.

Императрица Мария Александровна, внимательно следившая за событиями в Европе, не раз высказывала и Милютину, и князю Горчакову, что русская дипломатия не столь уж энергично действует в пользу славянского населения в Турции, такое отношение может повлиять и на императора. Милютин, вчитываясь в доклады послов, понял, что князь Горчаков полностью поддерживает графа Андраши, протестует против враждебных партий в Австрии, которые намерены раздуть славянский вопрос, чтобы Андраши сломал себе голову. Император полностью поддерживал позицию князя Горчакова и Милютина не допустить общего разгара войны на Балканском полуострове. Так и записал в дневнике Д.А. Милютин.