Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Сведущие историки сообщают много любопытного по поводу споров об этикете: «Эпоха Просвещения, – писал А. Трачевский, – разбившая много основных предрассудков, поколебавшая алтари и троны, не коснулась заповедной области дипломатических суеверий. Последние процветали повсюду. В архивских бумагах того времени часто переписка о важнейших делах прерывается жалобами и разбирательствами обид, нанесенных дипломатами друг другу на официальных обедах, придворных балах и т. д. Подобного рода споры были особенно комичны при маленьких дворах, где они доходили до крайнего ожесточения, вследствие пустоты жизни, так как фюрст считал соблюдение этикета своей высшею государственною обязанностью и доходил тут до педантизма, от которого сам страдал больше всех. Наиболее щекотливыми дипломатами считались французские, русские и австрийские. Можно составить целую книгу из анекдотов об этикетных спорах между ними. Особенно горячились тогда французы, у которых русские осмелились оспаривать древнее первенство. Они просто захватывали первые места. В Лондоне однажды из-за этого французский посланник вызвал на дуэль русского, а в Петербурге Сегюр заставил министров переменить, на их конференциях с иностранными послами, четырехугольный стол на круглый. Русские дипломаты также отстаивали энергически стремление своей государыни к нынешнему первенству… Екатерина часто доказывала на деле, как она дорожила своим правилом, и с редкою настойчивостью следила за своей международною честью. Оттого-то на Западе называли ее тщеславною, и в этих вопросах обращались с нею крайне осторожно. Особенно была щекотлива она в сношениях с венским двором, который играл первую роль в вопросе о рангах…»

Спор длился шесть недель, было исписано много бумаги, и Кауниц почти каждый день вел бесплодные разговоры с Голицыным. Наконец, это «местничество в титулатуре государей» или «гордиевы узлы форм и фигур», как выражалась Екатерина, были уничтожены ее изобретательностью. Иосиф согласился на ее предложение составить трактат в виде писем, которыми они должны были обменяться. Он даже весьма обрадовался этой форме, которая давала ему возможность скрыть дело и «правдиво говорить союзным и другим дворам, что предложенный трактат не состоялся». Екатерина, в свою очередь, приказала и своим дипломатам уверять всех, что союз не состоялся, «вследствие препятствий относительно церемониала». Трактат был подписан в мае 1781 года, в котором секретнейшая статья гласила, что в случае войны с Турцией Австрия должна выставить «одинаковое с нею (Россией) количество сухопутных и морских сил и не смела мириться с султаном отдельно».

Граф Румянцев поехал в Аугсбург, затем в Мюнхен, где познакомился с курфюрстом Баварским. И затем прибыл во Франкфурт-на-Майне, познакомился со своей убогой канцелярией, занялся приведением ее в надлежащий вид.

«Он вскоре получил известие, что наследник Русского престола с супругою, совершая путешествие по Европе под именем графа и графини Северных, должны на днях прибыть во Франкфурт. Это побудило Румянцева выехать им на встречу в Люттих и сопровождать их в поездке чрез Спа в Аахен и Франкфурт и состоять при Их высочествах во время пребывания их в этом городе, а после сопровождать Их высочества через Дармштадт в Монбельяр, а затем также к Штутгартскому двору» (РБС. Т. 16. С. 496).

«В Монбельяре они могли отдохнуть от этикета, – писал П. Моран в книге «Павел I до восшествия на престол» (М., 1912). – Они прибыли туда в конце июля. Обитатели небольшого вюртембергского двора и гости проливали радостные слезы и заключали друг друга в объятия. В этюпских садах состоялись восхитительные прогулки; памятники попадались на каждом шагу; небольшие храмы, скрытые в зелени, каменная скамья, дерево вызывали воспоминания, излияния. В память об этих прекрасных днях в середине парка воздвигли жертвенник и вырезали на нем очень чувствительные стихи».

У немецких князей часто проявлялась чувствительность сердца и быть растроганным не считалось обидным. Павел испытал эту сентиментальную чувствительность, которая проникала во двор Монбельяра. «Вот уже неделя, как мы живем семейной жизнью, – писал он графу Румянцеву, – то, что я испытываю, совершенно ново для меня. Это счастье, источник которого – сердце, а не рассудок» (Шумигорский

. С. 228; РА. Т. 11. С. 28).

В это время Николай Румянцев был приглашен в Монбельяр, прошелся по всем очаровательным местам этого прекрасного парка, любовался цветами вместе с Марией Федоровной, которая находила места, скрывавшие их надолго. Здесь Мария Федоровна полностью была покорена обаянием графа Румянцева. Она была сдержана, понимая свое высокое положение в свете, но в Этюпе у нее были такие уголки, которые хранили даже ее детские тайны. Граф Румянцев не скрывал своих чувств, давно, еще в Петербурге и в садах Царского Села, граф признался в своих чувствах, но многие обстоятельства сдерживали их взаимную тягу друг к другу, а теперь – совсем другое дело. Они надолго оставались одни в уютном убежище, сопротивление было минимальным.