Мужчины последующих цоколений отомстили поэтессе, пересказав или выдумав легенду о том, что она погибла из-за безответной любви к мужчине. Один отрывок из Суды[532]
сообщает о том, что «куртизанка Сафо» — обычно отождествляемая с поэтессой — бросилась в море с Левкадской скалы, так как моряк Фаон отверг ее любовь. На это предание ссылаются Менандр, Страбон и другие, а Овидий излагает его с живыми подробностями[533], но, судя по многочисленным признакам, оно явно легендарно и витает в облачной дымке между вымыслом и фактом. В поздние свои годы, гласит традиция, Сафо вновь выучилась любить мужчин. Среди египетских отрывков мы находим ее трогательный ответ на предложение вступить в брак: «Если бы груди мои по-прежнему наливались млеком, если бы чрево мое по-прежнему могло вынашивать детей, тогда недрогнувшей стопой направилась бы я к новому брачному ложу. Но теперь кожу мою прорезали морщины, и Эрот не спешит ко мне со своим уязвляющим даром», — и она советует жениху искать себе невесту помоложе[534]. По правде говоря, мы не знаем, когда и как она умерла; мы знаем только, что она оставила по себе живую память страсти, поэзии и изящества и что она блистала даже ярче Алкея, будучи самым нежным певцом своей эпохи. В заключительном фрагменте она кротко порицает тех, кто не допускает мысли о том, что песня ее допета:«Дети мои, вы унижаете благие дары Муз, говоря: «Мы увенчаем тебя, милая Сафо, за прекраснейшую игру на звонкой, сладкоголосой лире». Разве вы не знаете, что старость избороздила мою кожу, а мои черные волосы побелели? Столь же непреложно, как звездная Ночь следует за розоперстой Эос и покрывает тьмой земные пределы, Смерть идет по следу всего живого и улавливает его в конце»[535]
.VI. Северная империя
Севернее Лесбоса находится маленький Тенедос, чьи женщины, по сообщениям некоторых античных путешественников, были самыми прекрасными в Греции[536]
. Затем по следам эллинских искателей приключений мы попадаем на северные Спорады: Имброс, Лемнос и Самофракию. Милетцы, стремясь к контролю над Геллеспонтом, на южном берегу пролива около 560 года основали существующий и поныне город Абидос[537]; здесь Геллеспонт переплывали Леандр и Байрон, а войско Ксеркса переправилось по понтонному мосту в Европу. Восточнее фокейцы заселили Лампсак — родину Эпикура. Внутри Пропонтиды лежат две группы островов: богатый мрамором, давшим этому морю его нынешнее название, Проконнес и Арктоннес, на южной оконечности которого милетцы основали в 757 году крупный порт Кизик. Вдоль побережья Пропонтиды один за другим выросли греческие города Панорм, Даскилион, Апамея, Киос, Астак, Халкедон. Жадные до металлов, зерна и торговли греки поднялись за Боспор, основав на нем Хрисополь (ныне Скутари) и Никополь — «город победы». Затем они двинулись вдоль южного побережья Черного моря, заложив Гераклею Понтийскую, Тиеи и Синопу — город, по словам Страбона[538], украшенный пышным гимнасием. агорой и тенистыми колоннадами; киник Диоген не нашел ничего лучшего, как родиться именно здесь. За Синопой лежали Амис, Эноя, Триполис и Трапезунт (Трабзон), где Ксенофонтовы Десять Тысяч вскричали от радости при виде желанного моря. Открытие — поначалу, быть может, Масоном, позднее ионийцами — этого региона для греческой колонизации обеспечило метрополии такую же отдушину для избытка населения, предоставило такие же запасы продовольствия, серебра и золота, какие Европа нашла для себя в новооткрытой Америке в начале Нового времени[539].Следуя восточным побережьем Понта Евксинского на север в Медееву Колхиду, греки основали там Фасис и Диоскуриаду, а в Крыму — Феодосию и Пантикапей. В устьях Буга и Днепра они заложили Ольвию (Николаев), а в устье Днестра и на Дунае соответственно Тиру и Трезмис. Затем, двигаясь вдоль южного Причерноморья, они построили города Истр (Констанцу), Томы (где умер Овидий), Одесс (Варну) и Аполлонию (Бургас). Исторически чуткий путешественник цепенеет при мысли о том, сколь древни эти живые города; но их сегодняшних обитателей, погруженных в заботы века нынешнего, нимало не волнует толща столетий, безмолвно покоящихся у них под ногами.