Жизнь и борьба Белостокского гетто. Записки участника Сопротивления

Дорогой друг Сергей!

Высылаю тебе мои краткие воспоминания о последних днях гетто, участии в восстании и дороге в лес. Ночью, кажется, с 15 на 16 августа 1943 года гетто проснулось от шума и криков на улицах, и стало сразу понятно, что это конец, наступила ликвидация гетто. Я вышел на улицу. Уже рассветало. На стенах были вывешены объявления, что все жители гетто должны утром явиться для отправки в трудовые лагеря и иметь с собой…

В Белостоке все уже знали о судьбе Варшавского гетто, и ни у кого уже не было сомнения, что это конец. Люди в отчаянии кричали, женщины плакали, прижимали к себе детей. Отцы крутятся около них, не зная чем помочь. Многие хотят найти выход в этом безвыходном положении, но немцы учли свой опыт при подавлении восстания в Варшавском гетто, и практически возможности спасения нет. Два года пребывания в гетто морально надломили многих, и они психологически уже не способны к сопротивлению.

Они готовы идти туда, куда их направят, все же надеясь на чудо, на спасение.

Пишу непоследовательно из-за того, что не умею писать такие вещи и не хочу повторять то, что уже написано в книге Б. Марка о восстании в гетто.

В соответствии с ранее имевшейся договоренностью на случай «акции» я побежал на место сбора подпольщиков. Рядом в домике проходило совещание представителей разных организаций и групп движения Сопротивления. Руководителем восстания был избран Мордехай (кажется, так его звали), мужчина лет 30–35, черноволосый, симпатичный. Говорили, что он был участником восстания в Варшавском гетто. Руководители белостокской подпольной организации Йошке Каве, Лейбуш Мандельблит и Даниель Мошкович были хорошими организаторами, но им не хватало данных для военного руководства восстанием[24].

Мне выдали винтовку и немного патронов (к сожалению, не только с оружием, но и с патронами было туго). Со мной было еще двое, которые мне помогали в казарме 42-го полка (этот парнишка и еще один, имена их я забыл). Наша задача была, по сигналу о начале восстания, разрушить забор гетто, по возможности вывести из гетто побольше людей и повести их в лес. К сожалению, этот план не удался. При попытке штурмовать забор многие погибли и были ранены. Вспоминаю одного раненного в живот, который умолял меня, чтобы я его пристрелил. Но этого я сделать не смог, и его унесли. Спустя столько лет он и его просьба пристрелить его остались в памяти, и вижу его перед глазами…

Вскоре над гетто появился самолет, а затем въехали бронемашины, за которыми шли солдаты. Они рассекали очаги сопротивления. Какое-то время мы еще стреляли, но патроны кончились, и сопротивление на нашем участке выдохлось. Когда я получил оружие, у меня была мысль: «Если не удастся вырваться, оставить последнюю пулю для себя!» Однако, когда до этого дошло, передумал и выстрелил последнюю пулю в сторону карателей. Все же надеялся, что, может, удастся вырваться и дойти к своим в лес. Ведь там было столько наших людей, которым я помог уйти в партизаны!

Немцы с пулеметами нас всех окружили, обыскали. Я воспользовался минутой их невнимательности и побежал на пулемет. Немец растерялся, а тот, кто был сзади, не мог стрелять, чтобы не попасть в своего товарища. Я воспользовался этим, удрал и сразу смешался с большой группой людей, которых отправляли в эшелоны. Через несколько минут я услышал выстрелы оттуда, откуда я убежал. По-видимому, там всех расстреляли на месте. (Дальше все как в книге.)

В дальнейшем члены самообороны старались держаться вместе, и многие из наших попали в мой вагон. Среди них были Йошке Каве и Артур Оскола. Вагон наш был товарный, без окон. Людей натолкали до предела — можно было только стоять. Чтобы был доступ воздуха и довезти нас живыми, охранники удалили одну доску с дверей, приблизительно на высоте одного метра. Кроме воздуха, это давало нам возможность много видеть. В вагоне сразу создалась атмосфера необходимости деятельности. Все понимали, что надо что-то предпринять, чтобы в пути выпрыгнуть из поезда. Все знали, что нас ждут мучения и душегубки.

Среди нас оказались люди, которые имели разные инструменты для просверления отверстия в стене вагона (в нашем вагоне были одни мужчины). Поезд двинулся, и, как только он выехал из города, люди в других вагонах стали выламывать решетки с окошек и начали выпрыгивать. В нашем вагоне решили сделать проем в задней стенке и выбраться на буфера. Но когда уже была сделана приличная дыра, оказалось, что сзади нашего вагона была тормозная будка, а в ней был полицай, выстреливший несколько раз в вагон через это отверстие. Одного человека он убил и нескольких ранил. Тогда мы решили выпиливать двери. Тем временем люди из других вагонов все время выпрыгивали. Чтобы этого не допустить, немцы и полицаи начали стрелять вдоль поезда, как только видели высунутую голову. На наше счастье, при этом один немец убил другого.

После этого немцы остановили поезд, увидели, что доски дверей с одной стороны перепилены. Они открыли двери и несколько раз выстрелили в вагон. Затем стали угрожать, что, если взломаем двери и кто-то выпрыгнет, они расстреляют всех остальных из вагона. В вагоне возникла паника, страх, безумие. Поезд двинулся на большей скорости, но люди все равно прыгали. В нашем вагоне были убитые и раненые, и это многих морально надломило. Они начали уговаривать: «Люди! Не прыгайте, а то всех убьют!» Некоторые стали колебаться. Ведь, кроме удачного прыжка, многие не представляли себе, как и куда выбираться дальше.

Мы уже были далеко на запад от Белостока. Как потом стало известно, нас везли не в Треблинку, а в Майданек. Партизанская зона была уже за сотни километров. Отсюда дойти и найти партизан было маловероятным. Я, Йошке и Артур знали место, где партизаны должны были встречать членов подпольной организации гетто, а также пароль. Но в данной ситуации нельзя было огласить место и пароль — это могло бы погубить отряд. Атмосфера в вагоне накалялась. Я, Йошке и Артур приблизились к дверям. Йошке остановился, проявив некоторую медлительность. Несколькими ударами ноги в надпиленные доски дверей я выбил большой люк и предложил Йошке выпрыгнуть первым. Я знал, что Йошке бывал уже в лесу, а за три дня до начала «акции» он в очередной раз вернулся из леса в гетто. Я же знал дорогу в лес только «теоретически», так как в мои обязанности входило напомнить всем уходящим в лес через казармы 42-го полка о маршруте. После этого наши люди, как правило, прибывали в отряд благополучно.

Йошке выпрыгнул, и я успел увидеть, что удачно. Я спокойно подошел вплотную к отверстию. Это не было мужеством, это было попыткой использовать последний шанс спастись от газовой камеры, от мучительной смерти. Лучше погибнуть на месте, надежда на спасение была ничтожна. Спокойно взялся левой рукой за край дверей, левую ногу поставил на рельс внизу дверей и прыгнул. Пробежал два шага, упал и сразу скатился под стенку насыпи. Возле меня начали свистеть пули, но достать меня не могли — насыпь укрывала меня, и это меня спасло. Некоторые прыгавшие полагали, что ложиться на железнодорожное полотно безопаснее, но чаще всего они погибали. Дело в том, что в конце поезда была площадка, на которой был установлен пулемет. Из него немцам было удобно стрелять по людям, находящимся между рельсами.

Когда поезд ушел, я встал. Рядом никого не было, но вдруг сзади я услышал выстрелы и крики. Я оглянулся и увидел группу людей, бегущих в мою сторону. Хотя было страшно, но я решил подождать их, рассчитывая, что в случае чего я буду впереди них, а одному было еще хуже. Оказалось, что эти люди прыгали с поезда, и их обстрелял немецкий заслон из частей, расположенных вблизи от железной дороги. Я увидел среди этих людей Йошке. Я позвал его, и мы с ним побежали вместе, перебежали полотно железной дороги, скрылись в лесочке и решили переждать до ночи. Кругом слышны были крики, выстрелы, лай собак. Ведь много эшелонов с людьми проходило в день. В лесочке мы благополучно пролежали до ночи. Куда идти — не знали, но решили подальше от железной дороги. Дорога вывела нас к хутору. Во дворе громко разговаривали люди. Наше появление их страшно испугало, и они начали прогонять нас. К этому мы были готовы — мы ведь знали, что за оказание помощи и невыдачу евреев грозила смерть им и их детям.

Мы спросили дорогу, они взволнованно ответили, предупредили, где расположены немцы, чтобы их обойти. Мы попросили хлеба, у них его не было, и они дали нам несколько сухарей. Впоследствии мы часто блуждали, и пришлось ходить не только ночью, но и днем. В большинстве случаев, хотя страшно было, люди помогали нам. Некоторые, опасаясь за свою жизнь, прогоняли нас. Было лишь два или три случая, когда нас обзывали «жидами», но тем не менее не выдавали нас. Трое суток мы так ходили, то днем, то ночью, пока не добрались до лесов, в которых находился наш отряд.

Как ты и просил, я написал только о том, что тебе недостаточно известно, остальное ты сам знаешь.

Май 1990 г.