Жизнь и борьба Белостокского гетто. Записки участника Сопротивления

Начиная с 10 июля 1944 года в расположении бригады уже слышен был нарастающий гул артиллерийской канонады. Войска маршала Рокоссовского гнали гитлеровцев на запад. В середине июля наши леса наводнили отступающие немецкие части. Мы оказались в очень опасном положении. Недалеко от нас двигались, и иногда по несколько дней, немецкие войска. За два-три дня до соединения с Красной армией нашим партизанам сдались 26 власовцев — это были солдаты так называемой Русской освободительной армии (РОА), использованной гитлеровцами в качестве карателей. Все они были одеты в черную форму с серыми нашивками. Учитывая запоздалость раскаяния и крайнюю опасность положения, трибунал под председательством начальника Особого отдела бригады приговорил предателей к смерти. Приговор исполнили бывший власовец, воевавший в партизанах уже три-четыре месяца, и бывший узник Освенцима Фелек Розенблюм, чудом спасенный из концлагеря его женой Леокадией[29].

Многие партизаны обносились и решили переодеться в добротную форму власовцев. В числе других и я сменил свой рваный пиджак на черный форменный китель и едва не поплатился за это жизнью. Когда части Красной армии появились в наших лесах — это было около 22 или 23 июля, — многие партизаны вышли на лесные дороги встречать их. Вначале промчалась конная разведка Рокоссовского. Затем стали двигаться на запад танки, пехота, артиллерия. Мы с Артуром Шаде, который старался держаться возле меня (я для него был уже «старым» знакомым, к тому же говорящим — с грехом пополам — по-немецки), также вышли на дорогу встречать наши части.

Артур Шаде был одет в немецкий спортивно-охотничий костюм, на голове — тирольская шляпа, на ногах — высокие негнущиеся немецкие сапоги. На плече висел немецкий автомат «шмайсер». На мне был черный власовский китель, на плече — бельгийский карабин. Красноармейцев и командиров это не смущало, они понимали, что их приветствуют партизаны, подпольщики. Но когда нашу экзотическую пару увидел капитан смерша, дело приняло другой оборот. Он приказал своим солдатам окружить нас и потребовал документы — у нас их, конечно, не было. Мое предложение пройти вместе в расположение штаба нашей бригады — тот находился метрах в трехстах от дороги — он не принял.

Капитан потребовал от нас сдать оружие, я отказался сделать это добровольно. Тогда он повел нас в свой штаб для разбирательства. Дело могло кончиться самым печальным образом, так как для проверки моих слов требовалось и желание, и время. А как обстояло с этим у его начальства, было неизвестно. На наше счастье, в штабе, куда повел нас капитан под конвоем, находилось уже наше руководство — начальник штаба Чудинов, комиссар Осипов и другие. Они уже выпивали с войсковыми командирами за боевую дружбу армии и партизан… Когда Чудинов и Осипов увидели нас, они радостно воскликнули: «О, Сережа! Геноссе Шаде!» Инцидент был исчерпан, и все подняли бокалы за Freundschaft [дружбу (нем.). — Ред.] с немецкими антифашистами…

27 июля войска 2-го Белорусского фронта штурмом овладели Белостоком. На следующий день штаб нашей бригады вступил в Белосток. Я попросил начальника штаба Чудинова разрешить мне отлучиться, чтобы посмотреть остатки гетто, дом, в котором мы жили. Получив разрешение, я с волнением в душе зашел через Юровецкую (то есть улицу, по которой я уходил отсюда) на территорию гетто. Передо мною развернулось страшное зрелище. Почти ни одного целого дома не было. Кругом стояли руины, развалины домов, зияющие слепыми глазницами разбитых окон. Тротуары и мостовые почти не различались — все было завалено разбитой черепицей, кирпичом, штукатуркой, стеклом. Продвигаться было тяжело и физически, и морально. Комок сдавливал горло, застывшие слезы стояли в глазах. С трудом нашел улицу, на которой мы жили, наш дом. Это было полуразрушенное здание с разбитыми окнами. Подняться на наш третий этаж не хватило духу…

Я ушел по Ченстоховской, прошел мимо школы на улице Шляхетской — никаких чувств она у меня уже не вызвала. На меня нашло какое-то отупение. Молча вернулся в штаб. Через день мы ушли на восток — Белосток передали Польше. Мы с женой поселились в Волковыске, мне предложили работу в милиции. В органы внутренних дел поступили и многие другие партизаны. Часть наших партизан осела в Гродно (куда и мы позже перебрались).

Партизаны родом из Варшавы, Лодзи и других западных польских городов потянулись к себе домой. Часть партизан была мобилизована в армию. Целый ряд наших партизан — Юлий Якубович, Калмен Баракин, Метек Иониш и другие — успели повоевать на фронте. Иониш и другие наши партизаны участвовали в штурме Берлина. Там же был тяжело ранен командир одного из отрядов нашей бригады Алексей Карпюк, с которым я после войны учился четыре года и подружился. К сожалению, некоторые из наших партизан погибли на фронте: Эзра Обединский, Овадия Померанец, врач Элиэзер Оздер и другие.