Проводя пороховые опыты для артиллерии в лабораторной избе, я много раз был близок к тому, чтобы разделить участь отчаявшихся раскольников. Взрывы и пожары (к счастью, мелкие) случались через два дня на третий, меня спасала лишь чрезвычайная осторожность: опасные субстанции никогда не готовились в количестве свыше четверти фунта и не помещались в посуду, дающую осколки. Всегда стояла рядом бадья с водой и ждали наготове люди на случай нужды. Так же старательно берегли себя канониры двух присланных Яковом Вилимовичем гаубиц, перед каждым выстрелом уходя в укрытие. Никаких вольностей не дозволялось, после того как одному из них, выглянувшему невовремя, пол-головы снесло куском чугуна. Беда была в том, что измышляемые мною воспламенители ударного действия часто не выдерживали сотрясения при выстреле, и бомба тут же взрывалась. Орудия уцелели единственно потому, что 'длинная' по тогдашним меркам гаубица имела длину ствола всего пять или шесть калибров, бомба из нее только что не выглядывала, а разрывало ее либо на самом обрезе ствола, либо уже снаружи. Я сильно обогатил свой опыт по части затравочных составов, но правильного решения не нашел.
Зато никаких трудностей не вызвала подземная мина против пехоты или кавалерии, приходящая в действие, как только ее потревожат. Впоследствии невежественные люди приписали мне честь сего изобретения: некоторые восхищались, большинство проклинало, не ведая, что немецкий трактат, в коем впервые описано это оружие, напечатан лет за сто до моего рождения. И в России оно не было новостью: подобные 'хитровыдуманные гранаты' слуги правительницы пытались применить для умерщвления Петра Алексеевича в дни его малолетства. Моя заслуга - только в замене обыкновенного кремневого замка, поджигавшего порох в прежних минах, более простым, дешевым и надежным механизмом. И всё! Раньше требовалась перезарядка после малейшего дождя или ночной росы, теперь оружие оставалось на боевом взводе несколько недель без всякого вмешательства. Этой перемены хватило, чтобы из военного раритета сделать удобное средство обороны. Впрочем, пока я изготовил лишь несколько дюжин воспламенителей на пробу: механизм требовал токарной работы, а нехватка хороших токарей и станков для них была моим самым страшным кошмаром. Проблема обещала разрешиться не раньше, чем прибудут люди и машины из Англии, дотоле вооружить новоманерными ружьями удалось одну мою роту, и то не полностью.
Я посчитал сие достаточным, чтобы рапортовать о готовности присоединиться к действующим войскам. Нельзя было ждать. Не только мое - царское терпение кончилось. Суровость государя имела бесспорный резон: фортуна дважды миловала Россию, третий раз рассчитывать на чудо не приходилось. После первой Нарвы победоносный враг ушел, чтобы отнять у Августа польскую корону. После блокады Гродно он удовольствовался отступлением русских (которое посчитал за бегство) и вновь поворотился на запад, чтобы добить несчастного курфюрста и обобрать его саксонские земли на небывалые двадцать два миллиона талеров. Теперь, когда поверженный Август изъявил полную покорность Карлу, у беспощадного воина не осталось других противников, кроме презираемых русских с их упрямым царем. Шведы ясно выказали готовность вести войну на уничтожение, запятнав свою честь убийством пленных, взятых во Фрауштадтской баталии. Сдавшиеся саксонцы были приняты в шведскую службу, русские же - перебиты холодным оружием, для упражнения войск. Главные силы Карла неумолимо наступали через Литву, и Петр готовился встречать их в России. Двадцать тысяч работников строили укрепления вокруг Москвы.
Доброе начало
- Обещанного три года ждут: ты, капитан, поговорку в точности исполняешь! - ответствовал на мой рапорт Михаил Голицын, уже генерал-майор, когда я доложил о прибытии в его команду. После ротного учения со стрельбой ирония князя смягчилась:
- По деревяшкам вы лихо палите, посмотрим - как по неприятелю... Ладно, бой покажет.