Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (Князя Ухтомского)

24 апреля в день Пасхи вся 3-я полоса «Красной Башкирии» была посвящена разоблачениям и атеистической пропаганде (чего раньше в таких количествах не было), а на 2-й — помещена «заметка антирелигиозника» под названием «Поповщина оживилась» (347). Этого оживления нельзя было допустить, потому сообщили в Москву, и вскоре оттуда пришел вызов — еп. Андрей был вынужден отправиться в столицу. В День Святого Духа — 13 июня 1927 года — в последний раз в Уфе владыка отслужил раннюю обедню и отправился на вокзал. Предприимчивое железнодорожное начальство немедленно повысило на этот день цены на перронные билеты с 10 копеек до 1 рубля, но вокзал, платформы и привокзальная площадь были заполнены массой верующих.

После краткого пребывания в Москве (по всей видимости, в Бутырской тюрьме), еп. Андрей был вновь отправлен в Среднюю Азию.

139

«И МНОГИЕ ИЗ СПЯЩИХ ПРОБУДЯТСЯ...» (Дан. 12, 2)

1

Кульминационным пунктом деятельности последователей еп. Андрея в Уфимской епархии был Съезд клира и мирян, который состоялся 3-6 октября 1927 года (старого стиля) в Симеоновской церкви.

После вечерни и молебна Св. Николаю Съезд начал свою работу. По первому докладу настоятеля Александро-Невского храма Благовещенского монастыря о. Симеона была принята резолюция «По вопросу о современных церковных течениях». В ней были определены основные направления в современном русском православии. Вновь образованные центры были признаны неприемлемыми для верующих Уфимской епархии: обновленчество явно разрушает православную церковность: течение, возглавляемое митр. Сергием и его Синодом, организовано неканонично, проявляет тенденции обновленчества и основывается на принципе единоличного управления, игнорируя идею соборности, что в совокупности, «служит на разорение Церкви»; управление, организованное ВВЦС во главе с епископами Григорием и Борисом, также не может быть признано строго каноничным и распространяющим свои права на всю русскую православную Церковь. Резолюция констатировала, что подобное отношение к существующим центрам есть результат «нашего горького опыта, когда нам пришлось быть очевидцами частой смены высших церковных управлений, составленных то из обновленцев, то из полуобновленцев, то из таких староцерковных деятелей, которые находили для себя возможным работать при всех церковных веяниях, теряя нравственную стойкость своей личности» (144).

Съезд, не вдаваясь в скрупулезный разбор того или иного

140

из возникших центров, нашел «целесообразным приступить к строению местной церковной жизни, памятуя, что каноническое устроение местной церковной жизни скорее приведет нас к церковному Собору, чем споры о правах тех или иных иерархов на власть» (144).

Мудрость подобного решения становится еще более явственной, если мы, оглядываясь на тогдашнюю жизнь русского православия, вспомним о существовании многочисленных, не оговоренных в резолюции Съезда, идейных центров*. Мало того, именно в этот период начинается новая волна, вызванная опубликованием летом 1927 года знаменитой «Декларации» митр. Сергия, которую отвергла основная масса православных епископов.

В центре решений, принятых Съездом, стоит «Декларация православных староцерковников», определившая направления работы по устройству местной церкви и церковно-приходской жизни. Участники Съезда исходили в своих постановлениях из определения, гласившего, что «всякая община есть «малая церковь», часть единой Святой Соборной Апостольской Церкви и имеет обязанность устраивать свою церковную жизнь» (127, 14).

«Декларация» приветствует декрет Советской власти об отделении Церкви от государства, рассчитывая, что он является гарантией независимости православных общин и законодательным ограждением «от всякого беззаконного вмешательства, откуда бы оно не происходило», а также от привнесения в Церковь, и особенно в среду ее клира, принципов и методов гражданского управления. Съезд определил, что своей деятельностью церковно-приходская община призвана создавать тот своеобразный климат, который способствовал бы взращиванию духовных начал человеческой жизни. И уфимская «Декларация», в основном, явилась документом, где были сформулированы

* Корреспондент газеты «Известия» с удовлетворением писал: «Рост количества претендентов на так называемое местоблюстительство патриаршего престола за последнее время принял анекдотические размеры. «Престол» -то один, а лиц и церковных учреждений, усевшихся на патриаршее кресло, — уже трое» (422).

141