Читаем Жизнь и дипломатическая деятельность графа С. Р. Воронцова полностью

С начала работы в Англии С.Р. Воронцов делал все возможное, чтобы убедить ее правительство в том, что Лондону выгоднее дружить с Петербургом, чем с Берлином. Это было весьма непросто, так как королева, окруженная «немецкими пасторами», благоговела перед Пруссией и сумела внушить такое же отношение к ней королю Георгу III[44]. Зная это, Воронцов передал в Петербург важный политический совет: «Надо знать, что здешняя нация ничто так не уважает, как торговлю, для которой все прочие интересы жертвует, и что даже те, кто не участвуют в <…> оной, кричат, когда она пресечется, так, будто у них самих всю собственность отнимают» [4]. Поэтому посол рекомендовал объявить в Петербурге, что торговый трактат с Англией не будет продлен, но зато Россия готова заключить торговый договор с Францией. Это, по его мнению, способно взбудоражить Лондонскую биржу, а оппозиции позволит получить существенную поддержку общества и независимых членов парламента. Одним словом, «король принужден будет сделать то, что нам будет угодно» [5].

С.Р. Воронцов считал, что дружба с Англией необходима России, ибо «мы сильны на земле, она сильна на море»[45] [6]. А прусскому королю мы сможем доказать «отвлеча от него Гановер, за коим пойдет всегда

Касель и другия Немецкия земли, что мы и силою и негоцациею (торговлей. – Авт.) всегда его превозможем» [7]. Франции останется только помогать Швеции и Порте. «Не дозволяйте, ради Бога, – писал он в Петербург, – французской нации вселиться в наших портах, а паче в Черноморских, где она со временем будет на пагубу нашу; да и во всей России она расплодится и так своими модными товарами (без коих мы можем и должны обойтиться, когда разум имеем). <…> Никто с французами не был в связи, не потеряв свою непорочность, славу и независимость. Генуя, Голландия и Швейцария тому свидетельствуют. <…> Добрая вера исчезает и всеразвращения умножаются» [8]. Как считал С.Р. Воронцов, английская нация не отвечает за «слепоту» короля; а союз с Францией и разрыв с Англией выгоден лишь Франции. Последующие его письма свидетельствуют о том, насколько тонко он разбирался в хитросплетениях европейской политики. За относительно короткий срок русский дипломат тщательно изучил английскую политическую систему и заручился поддержкой видных британских политиков, не позволяя при этом никому собой манипулировать. Екатерина Великая в одном из своих писем предупреждала С.Р. Воронцова, чтобы он был осторожен с «двояким Питтом», который «управляет Берлинскими интригами», и чтобы имел в виду состояние здоровья несчастного Георга III [9].

Благодаря возникшим связям Воронцова в английском обществе русский двор получил возможность быть в курсе как политических, так и внутрисемейных дел короля. Так, от некой особы, состоящей при английском дворе, Воронцов узнал, что Георг III желает отправить наследника в Берлин, женить на прусской принцессе и сделать все возможное, чтобы тот, ведя расточительную жизнь, наделал долгов и стал полностью зависим от отца. Посол обещал подробно сообщать о ходе событий в королевском доме. Принц Уэльский не мог не интересовать Петербург, тем более что его личность была весьма оригинальной.

Благодаря стараниям отца Георг получил достойное образование. Он владел французским, немецким, итальянским языками, играл на виолончели, обладал красивым голосом и приятной наружностью. Но для будущего правителя развитие нравственных качеств имеет не меньшую, а зачастую и большую значимость, чем наличие у него умственных способностей и природных дарований. Про юного наследника английского престола говорили, что он неравнодушен к спиртным напиткам. Воронцову предложили подтвердить или опровергнуть эти сведения. Встречаясь с наследником во дворце «на разных гуляниях», посол видел его трезвым. А на одном из обедов «у леди Пейон» Семен Романович специально проследил, сколько тот пил, и в результате пришел к выводу, что «всех менее». И если в нем есть пороки, то виной всему «отец, мать и Французы» [10].

С.Р. Воронцов уверился, что в наследнике специально развивают дурные наклонности, так как любая зависимость подавляет волю и превращает человека в марионетку. В восемнадцать лет принц Уэльский получил полную свободу. Его окружили женщины, желавшие быть его любовницами, и молодые люди, желавшие стать участниками будущего его правления. Версаль воспользовался ситуацией и прислал в Лондон «самых развращенных молодых людей Франции, между коими отличались Дюк де Шартр и маркиз Конфлан. Французы подружились с наследником, водили его по «дурным местам», начали спаивать шенпанским, и наконец дошло до такой наглости, что посол граф Адемар сам ходил с ним неоднократно в домы публичных женщин и безпрерывно давал ему у себя ужины, где никто не вставал из-за стола, а всех выносили» [11].

Говоря о политических симпатиях наследника британской короны, Семен Романович сообщил в Петербург, что принц Георг в то же время ненавидит короля прусского и считает союз Англии с Россией необходимым для своего отечества.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное