Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

— Большевики, конечно, бандиты, но вы тоже большевик.

— Нет, господин Ней, вы вправе всячески оскорблять меня. Вы можете сказать, что я обманщик, что я шарлатан. Но вы не должны меня называть большевиком. Я боролся, я боролся насмерть с этими разбойниками. Я своими руками уложил трех большевиков. Я был ранен в ногу. Если бы не милосердная Франция, я бы погиб. Господин Ней, войдите в мое положение. Я на чужбине. Я беженец. До сегодняшнего дня я не решался признаться вам, что я нищ. Я боялся вашего презрения. Представьте на минуту себя в моем положении. На одну только минуту представьте, что здесь происходит революция, что коммунисты у вас все отбирают…

Господин Раймонд Ней в негодовании прервал его:

— Нет, здесь этого никогда не может быть! Нет, у нас есть полиция! У нас много полиции!

Он заслонял собой любимый шкаф от ужасных призраков. А Халыбьев продолжал:

— У нас было мало полиции. У нас полиция не сумела защитить порядочных людей. Я потерял все. Завтра я должен буду пойти мыть стекла или чистить на улице сапоги. Сжальтесь надо мной, дорогой господин Ней! Небольшое пособие! Я прошу у вас немного. Всего одну тысячу франков. С этими деньгами я смогу начать маленькое предприятие. Я стану на ноги. А когда в России кончится наконец эта злодейская революция, я верну вам мой долг, я верну его вам сторицей. Я подпишу сейчас же вексель на сто тысяч франков. Ваша доброта не останется без награды.

Бедный Кастор из Черкасского переулка, он доигрался до того, что перестал различать карты. В наивности думал он красноречием пробрать эту прямо-таки музейную неподвижность жиров. Кто знает, а вдруг даст?.. Тогда Халыбьев поедет в «Гаверни», напьется вдрызг, забудет все на свете, а завтра… Завтра что-нибудь вывезет.

Но разумеется, совсем не сентиментальные соображения удержали господина Раймонда Нея от того, чтобы не выкинуть Халыбьева, как выкинул он бедную Марго. Сострадание? Оставьте! Разве сострадание приносит проценты? Нет, господин Раймонд Ней далек от таких глупостей. Но выкинуть человека легко, а использовать его труднее. Если ржавое перо и то может пригодиться в хозяйстве, то тем паче умный человек. Он сейчас в пиковом положении, значит, он на все согласится. Господину Раймонду Нею давно уже нужен русский сыщик. Вот этого можно нанять за бесценок. А таланты налицо. Как он здорово обошел самого господина Нея! Подстроил референции. Может быть, подговорил и служащего в банке. Да, этот тип далеко пойдет! Его можно сделать помощником Гастона.

— Пусть вам помогает правительство, пусть вам помогает Лига наций, черт побери! Я сам нищий. Я хожу в порванных ботинках. Тысяча франков! Вы знаете, что это — тысяча франков? Это пятнадцать пар ботинок! Вы и так зажулили у меня четыреста, не считая ужинов. Я ничего не дам. Я ни одного су вам не дам. Но я не изверг. Я порядочный человек. Вы слышите: я — порядочный человек! Я не выкидываю вас, как сделали бы другие. Я вхожу в ваше положение. Я предлагаю вам место в моей конторе. Вы ничего не понимаете в сыске. Вы неуч. Но у меня много дел среди ваших же компатриотов. Вы будете следить за русскими. Ради русских. Это национальное дело. У меня опытные сыщики получают триста в месяц. Вам, новичку, я сразу кладу двести. Вы слышите меня? Я действительно великодушен, черт побери! Я разорюсь от своего великодушия. Только без благодарностей, я и так сегодня взволнован.

Но Халыбьев и не думал благодарить господина Раймонда Нея. Двести франков? Да он больше дал какой-то девчонке из «Гаверни» за одну только ночь. Нет, лучше уж убить кого-нибудь. Халыбьев не создан для жалкого прозябанья.

Халыбьев встал. Это не был больше жалкий шулер, накрытый на передергивании. Это была статуя, мраморная статуя, изображавшая гордость. Он даже облокотился о стол, как о выступ колонны. Он напоминал портрет императора Николая I, висевший в актовом зале классической гимназии, где когда-то воспитывался Халыбьев. Он ронял великолепные слова, полные сарказма:

— Вы ошиблись, милостивый государь. Вы жестоко ошиблись. Вы думали, что перед вами апаш или лавочник. Перед вами потомственный дворянин. Мой дед во время Отечественной войны был комендантом Лилля. Вы могли бы гордиться моим присутствием. Даже нищий аристократ выше зазнавшегося хама. Запомните, сударь, что бывший предводитель дворянства, лейб-шеф, почетный кавалер Никифор Халыбьев не может быть сыщиком. Засим честь имею откланяться.

Ошеломленные жиры не сумели даже шелохнуться. Трансформация несчастного просителя в какого-то надменного «лейб-шефа» была слишком необычайной. Долго после ухода Халыбьева господин Ней не мог опомниться. Наконец он растерянно огляделся: слава Богу, шкаф на месте. Тогда он задумчиво промычал:

— Да, этот человек далеко пойдет. Может быть, и стоило ему отдать Габриель. Но нет, мне нужен компаньон с деньгами. Я нищий, черт возьми, я нищий! У меня весь капитал в обороте!