Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

Выбрав маленький столик в углу, Халыбьев с удовольствием отметил мягкость кожаного, клубного кресла. Старый гарсон подставил ему под ноги скамеечку. Халыбьев поблагодарил его легким движением век, не утруждая ни губ, ни шеи. Оркестр играл сюиту Грига. Это было крайне приятно после ежедневных джаз-бандов или свиста негра Суло. Халыбьев чувствовал, что он отдыхает душой и телом. Право, Париж утомил его. Он был бы счастлив очутиться теперь в тихом санатории. Что же, может быть, он завтра и поедет в санаторий. Может быть, он не завтра, а сегодня же ночью отправится в тихий курорт, например в Ментону, где синее море, где цветет миндаль. Может быть… Своими планами он пока что ни с кем не делился.

Проглядев мечтательно карточку, он заказал котлет-де-воляй, шпинат и полбутылки «Сент-Эсташ». Это был настоящий ужин благоразумного, почтенного человека, который не хочет обременять на ночь свой желудок. И старый гарсон, приняв заказ, почувствовал к солидному клиенту соответствующее уважение. Когда Халыбьев спросил, подогрето ли слегка вино, в этом «слегка» было такое чувство меры и гармонии, что гарсон благоговейно ответил:

— О да, monsieur, именно слегка.

Скушав котлетку, Халыбьев попросил грушу, а когда гарсон принес сочный душистый дюшес, он даже удостоил его милостивой беседы:

— Фрукты в этом году хороши, после жаркого лета.

— О да, monsieur. И вино также. Виноделы славно заработали.

— Чего нельзя сказать о других. Не правда ли? Этот ужасный кризис! Как вы торгуете?

— О, не так плохо, monsieur. Последнее время неплохо. Последнее время даже очень хорошо.

— Ваше счастье. В других отраслях дело обстоит много хуже. У нас, например… Я директор фабрики кожаных кресел. Мы терпим теперь большие убытки. Итак, вы говорите, что это хорошая груша?

— О да, monsieur. Все, что есть лучшего.

Халыбьев легким наклоном головы показал, что он удовлетворен беседой. Гарсон почтительно попятился прочь. Было еще рано: без десяти одиннадцать. Надо предполагать, что поезд в Ментону отходил позже; Халыбьев никак не торопился. За Григом последовал Сен-Санс, за грушей — кофе и кордиаль-медок. Это очень нравственный ликер, его потреблял и покойный папа Пий X.

Около одиннадцати часов Халыбьев небрежным взмахом острого пальца подманил к себе гарсона. Оценив всю преданность и благовоспитанность этого старого слуги, он снизошел даже до фамильярного обращения:

— Послушайте, мой друг, принесите-ка мне расписание поездов. Я жду племянницу из Гавра и хочу поглядеть, когда приходит поезд.

— Сейчас, monsieur. Вам незачем тревожиться. Я сам посмотрю, когда приходит ночной экспресс из Гавра.

— Нет, лучше дайте мне расписание. Я не знаю точно, когда она выедет. Я хочу посмотреть все поезда.

Халыбьев долго и тщательно изучал поданную ему гарсоном книгу. Лицо его явно выказывало неудовольствие, и, поймав досадливую гримасу господина директора фабрики кожаных кресел, гарсон осмелился робко прошептать:

— Monsieur, может быть, не нашел этого поезда?

— Нет, я отыскал то, что мне нужно. Но нельзя сказать, чтобы у нас все обстояло благополучно на железных дорогах. Поезда теперь так редко ходят, а эти «боши» не дают угля.

— О да, они бесчестны, эти «боши», — смиренно подтвердил гарсон, не решаясь, поскольку речь шла о столь высокой политике, углубить или развить мысль, высказанную солидным гостем.

Уже половина двенадцатого. Может быть, поезд в Ментону уходит утром? Может быть, племянница из Гавра приедет лишь завтра? Халыбьев не спешит. Оркестр играет теперь попурри из оперы Делиба, и Халыбьев романтически вздыхает. Вздохи эти можно объяснить исключительно романтическими чувствами, ибо котлет-де-воляй была воистину невесомой. Вероятно, он вспоминает пикантную брюнеточку. Ее целует тот нахал, похожий на перса из «Мартини». Халыбьев подносит руку к груди. Там в бумажнике карточка обидчика. Там в халыбьевском сердце страшная обида. Звуки льются нежно и расплывчато, как будто это Бог полощет горло. Халыбьев тихо мурлычет: «Лакмэ, я хочу, чтобы ты улыбнулась». Халыбьев хочет, чтобы брюнеточка ему наконец улыбнулась. Разве это не вполне законное желание? Брюнеточка ему обязательно улыбнется — на то он Халыбьев!

Наконец, взглянув на часы, он подзывает гарсона: счет. Сколько? Двадцать один? Великолепно. Четыре гарсон может взять себе на чай. Гарсон упоен. Его доверие к этому величественному директору вполне оправдалось. Гарсон сразу умеет разгадывать сущность людей. Халыбьев спрашивает:

— Где у вас телефон? Я боюсь, что моя племянница уже приехала. Я хочу позвонить домой. У вас телефон в будке? Что? У меня немного слабые уши. Я боюсь, что музыка будет мне мешать.

— Нет, monsieur может свободно говорить. Телефон находится в будке, туда не доносятся звуки оркестра.