Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

Халыбьев направляется к этой комфортабельной будке. Он оглядывается по сторонам. Никого нет. Гарсон тоже ушел. Он знает, что у гостя слабые уши. Вероятно, он боится своим дыханием помешать ему. Есть ли более сообразительные люди, нежели эти старые гарсоны парижских ресторанов? Халыбьев заходит в будку. Он благодушно улыбается. Он просто хорошо поужинал в тихом семейном ресторане. Вот и все. Потом он плотно прикрывает обитую войлоком мягкую дверь.

Глава 26 КАК ЛЖЕТ ЗАПОВЕДЬ «НЕ ЛГИ», КАК ЛГУТ И ДРУГИЕ ЗАПОВЕДИ

Жанна стояла и глядела на Сену. В черной воде изредка проплывали красные и зеленые огоньки. Это была Сена, та Сена, по которой днем можно уехать на игрушечном пароходике в веселый Севр или же в Медон. Это была и та Сена, в которую по ночам кидаются обманутые модистки, продувшиеся картежники и уставшие голодать безработные. Из черной воды вылавливают крюками синие разбухшие трупы. Их свозят в морг. Морг здесь же возле Нотр-Дам. Жанна стояла почти что рядом с моргом. Это была Сена, красавица Сена, которую поминают все поэты, Сена, в которую вливаются нечистоты всех двадцати полицейских округов Парижа.

Записка взволновала Жанну. Его могут арестовать! Тогда снова разлука. Тогда снова улица Тибумери. Она не может больше там оставаться. Последние дни ко всем ее мучениям прибавилось новое: дядюшка, вспомнив разоблачения Халыбьева и не желая тратиться на поездки к чужим девицам, решил весенний пыл своих жиров утешить племянницей. Он приходил по ночам к Жанне и шипел:

— Ты что же, мой хлеб ешь и смеешь еще упираться? У тебя от этого ничего не убавится. Хватит на твоих кавалеров, черт возьми!

Жанна отбивалась. Жанна грозила, что будет кричать. Иногда она убегала к Габриель. Она спала теперь, не раздеваясь, как в теплушке. Но вынести еще одну такую ночь теперь ей казалось невозможным. Вчера дядя при всех ей сказал: «Убирайся прочь, потаскуха!» Она скажет Андрею. Андрей ей поможет. Андрей спасет ее. А вдруг он арестован? Жанна вспомнила сегодняшние угрозы Халыбьева. Это было еще отвратительней господина Раймонда Нея. Тот напоминал ей страшного бегемота, от которого все же можно убежать. А Халыбьев — это змея. Его руки проползут всюду. От них никуда не укрыться. И, вспоминая эти руки, Жанна жадно вглядывалась в воду: тогда Сена.

Потом она подумала об украденной из сумочки фотографии, и ей стало еще тревожней.

Жанна не была слабой. Но что делать? Мир оказался для нее страшными джунглями, где, что ни шаг, сторожили ее хищные, хитрые звери, и в этом страшном лесу был только один родной человек, только один защитник — Андрей. И вдруг он арестован?

Но тогда Жанне стало вдруг стыдно, что она думает о себе. Если он арестован — это ужасно. Андрей, веселый Андрей, который так любит свободу и ветер, этот Андрей в тюрьме! Он будет страдать. Он только что начал здесь свое дело. С каким волнением говорил он ей о поездке в Тулон. И вдруг его схватят, запрут. Может быть, уже схватили. Жанна не сможет ничем ему помочь. И Жанна еще пристальней смотрела на Сену. Темными, расширенными от тревоги зрачками она как бы ныряла в воду, как бы касалась дна, где, может быть, ждал крюка неизвестный утопленник.

Он написал, что будет в восемь, теперь уже около девяти. Он арестован. Что ей делать?

Андрей пришел в четверть десятого, когда Жанна больше уж не ждала его. Он раньше не мог. За ним увязался шпик. Пришлось проехать по подземной до Мадлен и там во время пересадки вскочить неожиданно в поезд, который шел назад, к Шатле. Он устал: с утра на ногах. Он так устал, что, увидав Жанну, склонившуюся над перилами, он в первую минуту даже не обрадовался, но испугался. Ему показалось, что она летит в воду. Кругом было так мрачно. Каменная туша Нотр-Дам как будто распространяла вокруг себя промозглый мертвецкий холод. Собор походил на огромное ископаемое, которое шершавой слоновьей кожей трет низкое слепенькое небо. Направо был морг. Налево казармы. Жанна на этом фоне казалась несчастным ребенком, такая была она маленькая, теплая, беззащитная. Впрочем, может быть, Андрея просто доконал тяжелый день. Задыхаясь, он подбежал в Жанне. Он крикнул:

— Что с тобой? Что случилось? Почему ты так стоишь?

Жанна была на два года моложе Андрея. Но отчего-то, когда она видела его широкое лицо, сведенное болью, ей казалось, что она старше его, намного старше, что она, как мама, должна его утешить, приласкать, тихо спеть ему: «Dodo, mon petit André!» Вот только что она хотела рассказать ему все, искать у него защиты, а сейчас, вглядевшись в серые глаза, полные тоски и переполоха, она сразу забыла и о конторе, и о дяде, и о том, что будет дальше. Она снова была согласна на все, лишь бы он улыбнулся. Она стала разубеждать его: нет, ничего не случилось. Но Андрей был подозрителен. Он не верил. Эти башни, эта вода, эта черная, молчаливая вода, в которой, наверное, кто-то ждет крюка, — все это томило его, он терялся в догадках.