Читаем Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней полностью

Его внешность не обманывала. Он действительно только что побрился, как брился и каждое утро, после бритья прикладывая к нежной коже горячие компрессы и втирая в нее долго, методически, одним большим пальцем гигиенический крем. Он также действительно был скептиком, ни во что не верящим, пожалуй, кроме магического действия гигиенического крема, и глубоко презирающим жизнь. Давно, еще в первые годы службы, он увлекался своей работой, даже проявлял некоторое рвение. Ему нравилось перетряхивать души людей, отданные на вскрытие. Он считал себя тонким психологом и любил за ужином похвастаться перед приятелями, будто он служит исключительно для того, чтобы когда-нибудь написать большой аналитический роман в стиле Стендаля. Но вскоре ему это надоело. Дела были будничными и донельзя похожими одно на другое. Господин Эли Рено решил, что человеческие души не заслуживают внимания. Однако он продолжал честно выполнять свою работу. Для него это было чем-то вроде здорового живительного спорта. Ловя обвиняемых на сбивчивых или противоречивых показаниях, он испытывал удовлетворение жокея, взявшего трудные препятствия. Поэтому он считался одним из лучших следователей Парижа.

Андрей не знал этого. Собрав все свои силы, он развязно опустился на стул и сказал:

— Странные, однако, у вас порядки! Ни с того ни с сего хватают иностранца, честного коммерсанта, надевают на руки вот эти браслетки. Вы меня простите, но я никак не могу понять, в чем же тут дело.

Господин Эли Рено ничего не ответил. Лениво взял он перо и, не глядя на Андрея, скучающим голосом спросил, как спрашивал сотни других людей изо дня в день:

— Ваша фамилия? Имя? Где родились? Когда?

Андрей спокойно отвечал.

— Вы литовец?

— Нет. Латвиец. Вы, вероятно, путаете это, да оно и понятно, столько теперь…

Следователь вежливо перебил его:

— Итак, вы утверждаете, что вы не литовец?

У Андрея мелькнула мысль: неужели они знают историю с Бататайтисом, но он не выдал своих подозрений и твердо ответил:

— Ну да. Я из Риги.

— Вы, конечно, владеете русским языком?

— Немного.

— Будьте добры, подпишитесь по-русски. Вот хотя бы здесь, на этом листочке.

Господин Эли Рено внимательно осмотрел подпись Андрея и даже с чем-то сличил ее.

— Скажите, господин Цислас, что именно вы делали в ночь со среды на четверг, то есть вчера?

— Я? Я был в кабачке. А потом… Потом я поехал в какой-то притон.

— Где же он помещается? Вы там были один или с приятелями?

— Этого я не помню. Я (и Андрей попытался даже игриво рассмеяться), я не привык к вашему прекрасному вину. Я был где-то на Монмартре. Меня повезла туда девица. Маленькая блондиночка с родинкой на щеке. А кто она? Вы ведь сами знаете, что у таких девиц паспортов не спрашивают. Может быть, она попалась на какой-нибудь краже и вы хотите допросить меня как свидетеля? Но я, право же, ничего не помню. Я был сильно навеселе. Все это явно недоразумение. Я прошу вас освободить меня. Мне нужно в Грасс. Я и так потерял целый день.

Тогда господин Эли Рено, отведя свои глаза в сторону, притворившись, что он вовсе не смотрит на Андрея, а на самом деле зорко следя за каждым колыханьем его ресниц, с напускной небрежностью сказал:

— Скажите, господин Цислас, итак, вы не можете вспомнить, где именно помещается веселое учреждение, в котором вы провели эту ночь? Позвольте, я тогда подскажу вам. Не помещается ли оно… на улице Тибумери?

Услышав слово «Тибумери», Андрей не выдержал. Он вскочил. Ему показалось, что арестована Жанна. Господин Эли Рено с самодовольством погладил свой мягкий, пахучий подбородок, освеженный волшебным кремом. Он чуть-чуть насмешливо сказал:

— Не волнуйтесь, господин Цислас! Присядьте!

Господин Эли Рено выиграл еще одну партию. Право же, люди слишком примитивны! Они не стоят того, чтобы их описывали в стиле Стендаля. С них хватит и простого судебного протокола. И господин Эли Рено, подписав какой-то казенный бланк, методически, до дурноты растягивая слога, произнес:

— Вы обвиняетесь в предумышленном убийстве директора сыскной конторы Раймонда Нея, совершенном с целью грабежа.

Глава 32

У ЖАННЫ НАШЕЛСЯ ЗАСТУПНИК

У Гастона был тревожный день. Ему даже не дали как следует насладиться вчерашним триумфом. Рано утром, когда он отправился в соседнее учреждение, чтобы выпить первый из трех ежедневных аперитивов, а главным образом, чтобы похвастаться перед кабатчиком своей находкой, на его бедную плешивую головку обрушилось необыкновенное известие. Он совсем не был к этому подготовлен. Он мирно пил вермут и в тысячный раз рассказывал каким-то случайным посетителям о своем изумительном нюхе. Ему мало перин или печной золы. Нет, он не наивный полицейский из префектуры. Он частный сыщик. Это что-нибудь да значит! Он духовный сын Пинкертона. Он почуял, где пахнет бриллиантом. Он залез в живот попугая. Вот куда! Посетители хлопали глазами. Один из них восторженно воскликнул:

— Да, знаете, у вас нос!..

Но тотчас же, взглянув на лицо Гастона, понял всю двусмысленность своего комплимента и поправился:

Перейти на страницу:

Все книги серии Классика / Текст

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века