Жизнь и книги Льва Канторовича

 Своим наблюдениям над жизнью Японии посвятил Канторович заключительный очерк книжки — «Мне при­просить прощения у японского господина в ко­в темном пальто». Здесь важен не только персо­наж очерка, но прежде всего авторские выводы о соци­ально-политической действительности страны. С первых строк очерка («Японцы отнеслись ко мне прекрасно») не без иронии пишет Канторович, что советским гостям задавали бесконечные банкеты, показывали достоприме­чательности и знакомили с великими людьми с опреде­ленной целью: доказать, как прекрасна Страна Восхо­дящего Солнца, и скрыть «другую сторону медали». Хозяева не хотели, чтобы русские увидели нищих и без­работных, чахоточных женщин и рахитичных детей, зло­вонные улицы и гигантские дымные заводы, окраины го­рода, куда «не заглядывают иностранные туристы».

 Вопреки стараниям хозяев, художник все же ускольз­нул от бдительного ока своего «сопровождающего». Он интересовался не только японской живописью, поэтому смог побывать в скрываемых от туристов местах и сумел запечатлеть картины бытовые, а не только художествен­ную жизнь страны. Очерк сопровождается многими ри­сунками. Тут и портовые грузчики, и квартал бедняков, напоминавший Канторовичу о таких же улочках, где,

Есть в очерке и сатирические рисунки. Таковы «Мелкий торго­вец», «Ростовщик» и, конечно, «Мой шпик», тот самый господин, который упомянут в названии очерка. Портрет шпика (тросточ­ка, претендующее на значитель­ность выражение лица, выстав­ленная вперед грудь) — лишь по­вод для обобщения о мощной системе шпионажа и тайной поли­ции, которая топит в крови вся­кий зародыш революции. «Седь­мого ноября я видел, как раз­гоняли рабочую демонстрацию». Подробно описывая это выступле­ние трудящихся, автор говорит, 

наблюдения Канторовича насыщены острыми контрастами. Он увидел богатство и нищестраны, своеобразие ее быта и искусства. прежде всего в очерках видны профессиональные автора. Он не только знакомится с искусством но видит связь искусства с политикой, позицию в, казалось бы, чисто художеВместе с Араки-сан он критикует эпи­живописи и понимает возможность вза­японской живописи и европейской Но Канторович верит в рождение новой куль­туры, народными традициями. Символично книга. Здесь глубокое сочувствие талантли­который пока еще не может раскрыть пол­возможности. «Художник Ай-Гай, тот, что бедноты, напишет свои большие, картины. Он не останется неизвестным и бедности. А великий Араки-сан, подобно ста­увидит, что так ему никогда не нарисовать».

 Проблемы народного искусства, национальной специ­фики и связей мирового искусства, поднятые в свое вре­мя Канторовичем, существенны не только для 30-х годов и не для одной живописи. В современном искусстве Вос­тока и особенно Японии продолжается борьба за сохра­нение национальной самобытности, за творческое отно­шение к западным стилям. Достаточно сопоставить, на­пример, поток нынешних японских фильмов, копирующих американские ревю-«шлягеры», с шедеврами Акиро Ку­росавы («Расемон», «Красная борода») и Кенедо Синто («Голый остров»), чтобы оценить значение этой обще­ственно-эстетической проблемы, поднятой в книге «Пять японских художников».

Быстро рос уровень социально-политических и худо­жественных обобщений Канторовича.