Жизнь и любовь дьяволицы

Мистеру Чингизу было под пятьдесят, на десяток лет меньше, чем мистеру Рошу, но в своих честолюбивых замыслах он давно обогнал старшего коллегу. На заре своей самостоятельной жизни он работал механиком в гараже; в возрасте около двадцати пяти ему удалили аппендикс, и тут его осенило, что человеческое тело — та же машина, и он переметнулся в медицину, обзаведясь для начала поддельным дипломом несуществующего университета, и вскоре зарекомендовал себя настолько блестящим врачом, что на эту маленькую провинность, выволоченную на свет Божий какой-то въедливой больничной сестрой, все попросту закрыли глаза.

Несколько лет подряд он ассистировал мистеру Рошу, затем переехал в Калифорнию — как раз когда начался бум вокруг генной инженерии. И по сию пору он периодически наезжал к мистеру Рошу и брал на себя тех немногих пациентов, перед которыми растерянно пасовал, опасаясь не справиться, его наставник и которые располагали солидными средствами. Солидные средства для тех, кто привык иметь дело с мультимиллионерами, означают, будьте уверены, большие деньги. Мистер Карл Чингиз был щеголеват, с гладкой кожей и гладкими манерами, энергичный и собранный, как пружина, и одновременно изящно-стройный. Глаза у него были добрые, ласковые, а цвет лица слегка смугловатый. Двигался он как молодой, ступая легко, словно на цыпочках, — того гляди, вспорхнет. Пальцы у него были бледные, длинные, сильные и немного сплющенные на конце, словно скальпель.

Он взял большие Руфины руки в свои, провел по ним, разглаживая кожу, долго что-то разглядывал — так мать разглядывает ручку ребенка, — затем поднял на нее глаза.

— Все можно изменить, только не руки, — сказал он. — Они всегда хранят печать наследственности, печать нашего прошлого.

— Значит, буду ходить в перчатках, — сказала Руфь, теряя терпение. Сознание того, что у нее есть деньги, и немалые, сделали ее весьма смелой и резкой на язык, и она теперь чуть что давала выход своему раздражению.

— Скажите, только честно, — вкрадчиво произнес он, поскольку был убежден, что доверительные отношения с пациентом — залог успеха, — чего вы хотите на самом деле?

— Я хочу смотреть на мужчин снизу вверх, — ответила она, сменив гнев на милость, и рассмеялась своим жутковатым, каркающим смехом.

— Вот чего я хочу.

Что ж, можно подтянуть голосовые связки, прикидывал он, изменить резонанс гортани, и смех зазвучит по-другому. Он отказывался принимать что-либо как данность. Человеческое тело он воспринимал, мягко говоря, как не слишком совершенный инструмент, который нуждается в тщательной настройке и подгонке, прежде чем будет достигнуто гармоничное единство тела и духа. Взять хотя бы его самого: раньше пальцы у него на ногах были некрасивые, деформированные; теперь же, с помощью маленьких пластиковых шин пальцы выпрямились, и в бассейне они прекрасно смотрелись и, конечно, гораздо больше соответствовали его внутренней сущности. Его мать жила в нужде, и он донашивал обувь после старшего брата — результат был печальный.

Мистер Чингиз и мистер Рощ раздели, взвесили, сфотографировали и досконально изучили Руфь во всех возможных ракурсах.

— Много — не мало! — шутливо заметил мистер Чингиз, обращаясь к мистеру Рошу. — Убирать всегда проще, чем добавлять. Как думаете, не загноится она у нас?

— Да вроде как не должна, — сказал мистер Рош. — Десны зажили просто замечательно. Видите?

И они в четыре глаза уставились ей в рот — точно лошадь покупали.

— А все-таки я не отказался бы сам повозиться с ее носом, — сказал мистер Рош.

— Я оплачу вам билет на самолет, когда очередь дойдет до носа, — сказал мистер Чингиз, сама любезность.

— Разве вы не здесь будете оперировать? — Мистер Рош, по-видимому, был удивлен. — Ей нужно ехать за границу?

— Ко мне в клинику, — пояснил мистер Чингиз. — В Калифорнию.

— Что ж, я не прочь на время сменить обстановку, — сказал мистер Рош, посмотрев на дождь за окном. Затем он вновь переключил все внимание на пациентку. — Сердечный ритм сильно замедлен.

— Медленно — не быстро!

— И давление пониженное, даже странно, — добавил мистер Рош.

— Это все нам на руку, — сказал мистер Чингиз. — Плохо другое — слишком много сала.

— А не хотите просто отчикать его — заодно уж? — предложил мистер Рош.

— Чересчур большая поверхность, — сказал мистер Чингиз. — Для нее же лучше, если она скинет вес сейчас, естественным образом.

— Какой именно вес? — поинтересовался мистер Рош.

Мистер Чингиз перевел взгляд на Руфь, натягивающую за ширмой одежду. Ширма едва доходила ей до плеч. — Похудеете килограмм на пятнадцать-двадцать, — сказал он, — тогда и начнем.

От совместного житья с Вики Руфь распухала как на дрожжах. Доступные по цене продукты были богаты углеводами, а тоска — неизбежная спутница безденежья — приводила к тому, что обе женщины беспрерывно что-то жевали, да еще подъедали за детьми. Сладкий кофе с печеньем помогал скоротать бесконечное утро, сладкий чай с булочками — кое-как дотянуть до вечера.

Руфь, придя домой, к Вики, заявила ей, что больше не нуждается в комнате.