Жизнь и мечта

Автор потратил немало труда, чтобы показать, что идея о концентрации энергии созвучна взглядам и мыслям, разделяемым лучшими представителями науки. Особое место занимают здесь высказывания К. Э. Циолковского, относящиеся к одной из основных проблем современного естествознания, к проблеме истинного значения круговорота энергии в природе. По инициативе автора книги и под его редакцией в издательстве Академии наук СССР и в Калужском книжном издательстве были выпущены две оригинальные брошюры И. И. Гвая о малоизвестной гипотезе Циолковского.

9

Нельзя назвать ни одного физика, который в той или иной мере не посвятил бы названной проблеме значительной доли своего труда и исканий. Как и полвека назад, она и нынче не перестает привлекать к себе внимания исследователей.

Приведенные в книге высказывания классиков науки, а также описания встреч и бесед автора с крупнейшими учеными нашего времени представят несомненный интерес для многих читателей. Ими заинтересуются, по-видимому, и историки естествознания, и специалисты физики, и инженеры, и преподаватели точных наук, которые в порядке творческой работы, естественно, должны будут определить свое собственное отношение к поднимаемым проблемам.

Таков своеобразный облик оригинальной книги, написанной со всей искренностью и горячностью энтузиаста точного знания, которая, несомненно, принесет большую пользу.

(Остроумов).

Ничто нельзя ни любить, ни ненавидеть, прежде чем не имеешь об этом ясного представления.

Леонардо да Винчи

ЖИЗНЬ НАЧИНАЛАСЬ ТАК

Неправда, что жизнь мрачна, неправда, что в ней только язвы да стоны, горе и слезы!..

В ней есть все, что захочет найти человек, а в нем — есть сила создать то, чего нет в ней.

А. М. Горький

Если бы спросили, что сильнее веет запечатлелось в моей памяти из далекого детства, то я, не задумываясь, рассказал бы о таком эпизоде.

Утро. Просыпаюсь от холода. Хочу пошевелить руками, но не могу — связан. С усилием открываю глаза. Передо мной размокшая дорога, и на ней большой ленивый обоз. Я сижу в телеге.

Мрачный возница привязал меня, чтобы не потерять ночью. За последней подводой поспешает мать. Она устала, отстает. Даже при утреннем сумеречном свете видно, как она измучена. А обоз все идет и идет...

Куда мы едем? Этого я не знал. Мне шел седьмой год.

Отец ушел из деревни на заработки, да так и не вернулся в родные места, неизвестно даже, на каком кладбище его похоронили. Родные, братья и сестры тоже разбрелись кто куда — выгнала нужда из насиженного гнезда.

12

В нашей деревне недород шел за неурожаем, неурожай сменялся недородом. Недоимки окончательно задавили. Мать заколотила дверь и окна избы, бросила на произвол судьбы остатки развалившегося хозяйства и подалась, как тогда говорили, на заработки.

Продавать из рухляди нечего, а коровы и лошади в хозяйстве давно уже не было. Так и побрела она почти без копейки денег, с шестилетним мальчонкой искать счастья.

Сначала поехали вверх по Каме в сторону уральских заводов. По дороге на одной из пристаней услыхали, что объявлена война с Германией.

Было 1 августа 1914 г.

Конечно, я тогда не представлял себе, что такое война и как она отразится на миллионах семей тружеников необъятной России. Но уже через два-три дня очень остро почувствовал тяжелую руку этой войны.

С пристани Гольяны (название-то какое!) мы должны были ехать по направлению Воткинск — Ижевск—Очер, т. е. к заводским поселкам, известным в той местности. До Ижевска была проложена узкоколейка, и туда можно бы уехать на поезде. Но денег не было, и мы пошли пешком. Шли день, два, даже ночью шли, шагая рядом с большим обозом. Один из возчиков сжалился и посадил меня на воз, а чтобы я в дремоте не упал, он привязал меня к телеге, как мешок с овсом.

...Утро дает себя знать. Поднимается и начинает пригревать солнце. Большак оживает. И навстречу, и обгоняя нас, идут люди. Но что это? Стоны и песни, слезы и плач — все перемешалось. Это из деревень, что по большаку, движутся толпы призванных на войну, провожаемых матерями и женами, братьями и сестрами.

Куда ни глянь — горе и горе. Уходят кормильцы, а вернутся ли они домой — кто же это знает? Были, конечно, и пьяные песни новобранцев, и визг гармошек, и ухарство, но ничто не могло ни заглушить, ни спрятать горя.

Мне стало страшно. С трудом выпростал руки, развязал веревку и со слезами бросился к матери. Она тоже плакала.

Вот эта утренняя мокрая дорога, стоны, плач, слезы и горе мне и запомнились крепче всего на всю жизнь.

Шло время. Все тяжелее приходилось матери. За что только она не бралась, за что только не принималась, чтобы добыть кусок хлеба! И стирала белье, и шила на других, и работала поденно в поле, и даже псалтырь над покойниками читала.

13