Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

— А вот почему, — охотно объяснил судья: — католические попы, испанцы и другие, которые ранее приезжали в Японию торговать, стали проповедывать религию Христоса-попа в успели многих японцев обратить в свою веру, после чего те забыли своих предков и перестали почитать их, как надо, и поклоняться им. Из-за того у нас произошли ужасные междоусобные войны. Сорок тысяч японцев-христиан было перебито в Хизене, когда правил страною мудрый правитель Хидейоси. Но это было давно, лет семьдесят назад.

— А теперь? — спросил Головнин.

— Теперь христиан нет в Японии. Они изгнаны или истреблены нами. В наших городах на площадях и улицах выставлены каменные доски, на которых высечены слова главнейших наших законов, и там первыми стоят слова: «Кто уличит японца в исповедании христианской веры, тот получит вознаграждение в пятьсот серебряных монет».

О своем разговоре с судьей Василий Михайлович рассказал матросам, и те успокоились, тем более, что воришку уже перестали бить» на руки его наложили клейма, с указанием, когда и за что он был наказан, и отправили в ссылку на один-из диких островов.

В конце июня в Матсмай прибыл новый губернатор Ога-Саваро-Исено-ками.

Через несколько дней пленников повели к нему. Там они нашли и Мура с Алексеем, которые содержались теперь отдельно.

Вскоре в зал вошли оба губернатора со своими свитами.

Новый губернатор улыбался и кланялся, как и прежний буньиос, как и все японцы.

Аррао-Тодзимано-ками что-то сказал одному из чиновников, который тотчас же вышел и вскоре возвратился с толстой тетрадью. Эта тетрадь оказалась весьма пространной запиской Мура, которую он почему-то назвал «представлениями».

Аррао-Тодзимано-ками передал эту тетрадь Василию Михайловичу и предложил всем русским ознакомиться с ее содержанием и сказать, согласны ли они с тем, что в ней написано.

Оба губернатора удалились. Мур начал читать вслух свою записку сам.

Чем дальше слушали русские узники чтение записки Мура, тем больше они удивлялись и ужасались.

После многочисленных похвал старому губернатору и выражения преданности новому Мур подробно описывал все приготовления его товарищей к бегству, почтя так, как это происходило в действительности, утверждая, что его намерения уйти с ними были притворны.

Однако, не ограничиваясь этим, Мур в своих «представлениях» открывал японцам, что «Диана» пришла к Курильским островам, чтобы описать их, и сам приводил подробное описание восточных берегов Сибири. При этом он отзывался о своем русском отечестве как изменник и предатель.

Слушавший до того молча матрос Шкаев вдруг крикнул:

— Что же это? Наверно, Федор Федорович, вы уж не собираетесь возвращаться домой, что говорите такое японцам!

Губернаторы вернулись в зал.

Но Василий Михайлович не обратил на это внимания. С гневом и болью в сердце слушал он слова изменника. Затем с возмущением, громко и резко стал возражать ему. Глаза его сверкали. Руки невольно искали оружия, которого не было у него.

Японцы были рассержены поведением Головнина, но не стали принуждать ни его, ни Хлебникова к подписанию муровских «представлений», ибо хорошо поняли, что не могли бы заставить их это сделать ни пытками, ни угрозой смерти.

После этого новый губернатор, вынув из широкого рукава своего расшитого шелком кимоно пакет, сделанный по европейскому образцу, передал его прежнему губернатору, тот — одному из чиновников, чиновник — переводчику Кумаджеро, а последний — Василию Михайловичу.

На пакете была краткая надпись по-русски: «Матсманскому губернатору». В нем находилось письмо, написанное на русском и французском языках. Оно заключало в себе угрозы по адресу японцев, если они не согласятся торговать с русскими.

Василий Михайлович тотчас же догадался, что это была та самая бумага Хвостова, которую японцы все время грозились ему представить и которую он ожидал с некоторым волнением.

К великому его удивлению, бумага эта была без подписи и даты, и из нее даже не видно было, от чьего имени она исходят я кто, собственно, угрожает японцам за их нежелание торговать с русскими.

То был не документ, не доказательство, а сущий пустяк.

«Вот, — подумал в гневе Василий Михайлович, — нужна ли истина и доказательства оной разбойникам или ворам, ежели они замыслили свое злое дело!»

С этого дня японцы почему-то стали гораздо ласковее я внимательнее к русским узникам.

Как передал им Теске по секрету, матсмайскому буньиосу было повелено из Эддо как можно «стараться о здоровье» русских и улучшить их содержание.

Василии Михайлович внимательно выслушал Теске, поблагодарил за добрую весть, а потом, когда Теске ушел, сказал Хлебникову:

— Не пойму я ничего в сем деле. Ежели действительно так думает об нас их император, то чего проще повелеть отпустить нас. Или и он дал такое повеление, лишь боясь русских сил и русских кораблей, коих ожидают они не напрасно. Ибо, верно, уж поняли хорошо, что держава Российская не японское царство и не откажется, подобно японцам, от своих подданных, попавших неволею на чужбину, но защитит их, отыщет и позовет домой.