Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Судьба второго Федора, мичмана Литке[16], тоже переполнила сердце Евдокии Степановны жалостью. Он ей казался наиболее несчастливым из всех трех молодых офицеров, сделавшихся постоянными гостями их семьи.

— Что вас так трогает в судьбе сего молодого человека?— спросил свою невесту однажды Головнин, продолжавший внимательно присматриваться к своим молодым офицерам.

— То, что судьба преследовала его с самых первых часов его жизни, — отвечала Евдокия Степановна. — Он сказывает, что его мать умерла через два часа после того, как родила его. Он не знал даже ласки матери...

— Я тоже мало знал их, — заметил Василий Михайлович.

— Значит, вы должны ему сочувствовать. А на одиннадцатом году он лишился отца и стал беспризорным сиротой без всякого воспитания, без ученья, видя кругом себя одни пагубные примеры. Вся опора его была в бабушке, которая сама из милости жила у кого-то из родных. Но и бабушка скоро умерла.

— Все же до одиннадцати лет у него был отец.

— Но он тоже был ему, как чужой. Федор Петрович не помнит, чтобы он хотя бы один раз потрепал его по щеке, а бил, по наущению мачехи, частенько.

— И все ж таки...

— Вы хотите сказать, что все ж таки он вырос?

— Да.

— Но какой ценой это далось? Не будьте строги к этому юноше. Мне сдается, что из него что-то выйдет.

— Мне тоже думается, что из него будет человек.

Но тут беседу их прервал старый Лутковский, который вместе с женой вошел в гостиную каким-то особым, торжественным шагом, и оба опустились на диван напротив жениха и невесты.

...По лицам отца и матери Евдокия Степановна догадалась, что разговор будет важный.

Она поднялась и хотела выйти.

— Нет, уж посиди, Дуня, — сказал ласково старик. — Дело-то касается больше всего тебя да тебя, Василий Михайлович. Как же будет со свадьбой? Сыграем сейчас, на курьерских или отложим до возвращения жениха из плавания?

— Я не знаю... — смущенно отвечала Евдокия Степановна. — Мы еще не говорили об этом. Как Василий Михайлович...

— Вот, вот, — покачал головой старик, — о других вы говорите и печетесь, а о себе, сударыня? Что вы скажете, государь мой? — обратился он к Головнину».

— Долг моей совести и мои чувства к Евдокии Степановне велят мне отдалить сей счастливый миг моей жизни до возвращения из экспедиции.

— По какой причине?

— По той наипростейшей, Степан Васильевич, что наш брат иной раз из плавания может и не возвратиться...

Василий Михайлович взглянул на невесту и увидел, как она отступила к клавикордам и лицо ее побледнело.

Матушка громко вздохнула. А старый Лутковский задумался.

— Что ж, — сказал он, наконец, — сие правильно. Против этого ничего не скажешь.

Решено было свадьбу отложить, устроив в ближайшее время обручение.

Обручение состоялось в доме Лутковского, почти без посторонних, если не считать «трех Федоров».

После краткого богослужения, совершенного священником местного прихода, молодые обменялись обручальными кольцами, приняли поздравления от присутствующих, затем все вылили шампанского.

Все было просто и в то же время необыкновенно волновало сердце Василия Михайловича. Серьезное, сосредоточенное выражение лица Евдокии Степановны врезалось навсегда в его память. Для Василия Михайловича сила была не в торжественности церемонии обручения, не в дыму ладана, не в словах священника, а в том, что крепче всего: слово любви было для него нерушимо.

Глава седьмая ЦАРСКИЙ СМОТР

Спуск на воду шлюпа «Камчатка» состоялся 12 мая 1817 года.

При церемонии спуска пожелал присутствовать сам царь Александр I, поэтому к ней готовились с особенным старанием.

Верфь была приведена в величайший порядок, а судно вымыто, как стеклышко, и украшено гирляндами из хвои.

Василии Михайлович, никогда не бывший любителем парадности, чувствовал себя в эти дни совсем не в своей тарелке, ибо приходилось заниматься тем, к чему он не привык и чего не ценил.

Поэтому украшение судна он поручил Муравьеву, дав ему в помощники Врангеля и Литке. И с удовлетворением отметил вскоре для себя, что эти последние не за страх, а за совесть стараются все сделать на судне красивее и параднее. А Муравьев быстро остыл к этой работе, целиком предоставив поле действия своим помощникам. Василий Михайлович не протестовал против равнодушия своего старшего лейтенанта ко всему, что не имело прямого отношения к плаванию.

На себя Василий Михайлович взял обязанности смотреть за тем, чтобы все было по уставу и по форме. Он был аккуратен и даже щепетилен, что касалось этой стороны дела. Даже в сильнейшие штормы, когда смертельная опасность нависала над «Дианой», он был одет по форме и никогда не забывал пристегнуть саблю, не только не нужную, а даже мешавшую ему.