Жизнь и приключение в тайге

Орочи чрезвычайно суеверный народ. Вся жизнь их наполнена разными приметами, условностями и описаниями. Этим они себе отравляют жизнь. Так, например, когда ороч снимает шкуру с нерпы, нос обходят, оставляя его на туше (то же самое некоторые делают и с соболем); тронуть нос животного — худая примета; охотник, позволивший себе это, мало того, что сам лишается в будущем добычи, но он принесет непоправимое зло и своим товарищам — односельчанам[192]. Нерпы совсем уйдут из этих мест навсегда и ни за что не будут жить там, где они нашли убитое животное с отрезанным носом. Жир идет в пищу, а кожа на продажу от двух до трех рублей за штуку. Кожи скупают больше китайцы и русские, японцы их не берут. Орочи употребляют кожу на торбаза, унты (обувь) на чехлы к ружьям и на шаманскую короткую юбку — единственный костюм, надеваемый ими поверх обыкновенной одежды в таких случаях.

XXXII

Было далеко за полдень… Несмотря на это, наши проводники орочи объявили, что нужно укладывать лодки и собираться в дорогу. Или они торопились возвратиться поскорее обратно на реку Копи, или у них были другие свои какие-нибудь соображения и расчеты (кто их знает), но, во всяком случае, они настаивали на том, чтобы не задерживаться и ночью.

Через четверть часа лодки наши были уже в дороге…

Погода стояла удивительно тихая. Море дремало… Дальние мысы, затянутые слабой синевато-белой мглой казалось отделились от земли и повисли в воздухе; казалось, будто небо узкой полосой вклинилось в берег и отделило его от моря.

Часа через три пути решено было сделать небольшой привал в одной из маленьких бухточек, которыми изобилует эта часть побережья. Наши собаки, как только заметили, что лодки подходят к берегу, стали выказывать беспокойство: они подымались на скамейки, вставали на борты лодок и визгом, и лаем выражали свое нетерпение. Наконец, они не выдержали, спрыгнули в воду, поплыли к берегу и, выбравшись на отмель, стали носиться по песку, как сумасшедшие. Людям тоже надоело сидеть в лодке. Все с удовольствием вышли на берег, чтобы размять онемевшие от долгого сиденья члены. Кто начал играть с собаками, кто стал бросать вдоль по воде плоские камни и любоваться всплесками, которые оставляла позади себя ловко пущенная галька; некоторые просто растянулись на песке и беспечно поглядывали в бесконечную даль моря и беспредельно глубокое небо…

«Садись!»-раздается команда; люди поднимаются, окликают собак и идут к лодкам…

Было уже под вечер. Солнце быстро склонялось к горизонту… На воду от гор легли длинные тени. Сразу стало прохладнее…

Морские птицы все вообще рано садятся на ночь. Первыми успокаиваются топорки, чистики и каменушки. Как-то вдруг их не стало видно. Они забились в трещины камней и завтра рано на заре проснутся первыми. После нырков перестают летать бакланы. Они садятся на окруженные водой камни и на карнизы мысов, на такие места, куда не могли бы проникать хищники вроде соболя, хорька или лисицы. Этих птиц очень много. Кажется, будто камни кто-нибудь нарочно уставил кеглями или длинногорлыми кувшинами. Тут же среди бакланов можно видеть и чаек. Своей снежной белизной они резко выделяются из среды черных птиц. Бакланы их не трогают и как будто совершенно не замечают их присутствия. Одни только стрижи все еще с криками носились около берега, и чем ниже опускалось солнце, тем выше они поднимались в воздух. Для них еще не скоро настанет ночь, они еще не скоро успокоятся.

Был один из тех чудесных вечеров, которые в это время гак редко бывают в прибрежном районе. Внизу, на земле было уже темно, а вверху небо все еще не скрылось за горизонтом; робко, нерешительно, одна за другой стали показываться звезды.

Часов в восемь вечера сделали привал снова-лодки вошли в маленькую бухточку и пристали к берегу. В таких случаях людям не надо говорить, что делать: они сами знают, что нужно разложить костер и варить чай возможно скорее.

Через минуту вспыхнуло веселое пламя и сразу осветило все то, что было от него поблизости: лица людей, собак, прибрежные утесы, нос лодки, вытащенной немного на берег, и конец бревна, бог знает откуда сюда занесенного водой. Кругом стало как будто вдвое темнее…

Все хотят пить и потому смотрят на чайник. Более нетерпеливые, стоя на коленях и прикрыв рукой лицо от жары, подкладывают сучки и мелкий хворост и ртом стараются раздуть уголья сильнее.

— Кипит! — торжественно заявляет один из жаждущих.

— Где сахар? Кто укладывал? — волнуется артельщик.

— Тащи хлеб, — кричит другой кому-то в темноте, кто роется в лодке, не может что-то найти и потому бранится.

Наконец, все уладилось. Люди пьют чай. Настроение сразу изменяется к лучшему.