Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 2

 Воля их, а мне уже и ко двору хотелось, но Иван мой Федорович ведет далее: хочется ему, чтоб я и всю их дачу объехал. Но я, зная, что еще столько же будет ездить и что не объедешь и вплоть до самого вечера, говорю ему, что уже почти пять часов после полудни, а мне еще в Калитине для нужды быть надобно, и воля его, а домой пора ехать.

 Итак, что делать? принужден он был по неволе домой ехать со мной. На дороге думаю я, что у него обед верно готов, а буде нет, то уже без стыда скажу, что я еще не обедал и есть хочу.

 Как я думал, так и сделалось, и приготовленного обеда у него и в завете не раживалось. Вздурился ажно я, приехавши и узнав сие и говорю ему уже почти с досадою.

 — Воля твоя, Иван Федорович! мне есть хочется, ты хоть не подчиваешь, а накорми меня, я еще не обедал.

 — «Ох! так, отец мой, так! Я знаю, что ты еще не кушал; но чем мне тебя, чем, отец мои, подчивать! Малый!… а малый!…

 Малый пришел: малого в рожу. Малый ушел. Он опять ко мне.

 — «Отец ты мой! Ох, чем мне тебя подчивать? рыбы, вот я не ловил… Малый! бестия малый! хромая бестия! хромая!»

 Малый другой пришел, малого в щеку, малого в другую; малый и тот бегу яся. Выступила хромая девчонка лет десяти, вся ощипанная, оборванная, телогрейка на ней с большой бабы, таскается по земи.

 — «Бестия хромая! где ты живешь? вели грибов подать».

 Что это такое? думал я, и стоял в величайшем изумлении, ибо не знал, что думать. Позабыл ли он, что ныне не постный день, а четверг? Да как ему позабыть, неужли он сам не ест и ему ничего не готовили? Однако положил, что он конечно позабыл, и стал выдумывать средство ему напомнить. И насилу довел до того, что он сам сказал, что сегодня четверг.

 И тогда–то началась новая комедия: опять кричанья, опять призывы малых, опять пощечины, опять кричанье, чтоб цыпленка закололи. Вздурился я сие услышав, и не было во мне более терпения.

 — Нет, Иван Федорович, воля твоя мне есть хочется. Цыпленка твоего мне дожидаться некогда, ты меня чем–нибудь иным поскорее накорми.

 — «Да чем же, отец мой, мне тебя накормить?»

 — Ну, есть ли у тебя хлеб? говорю ему.

 — «Есть, отец мой».

 — Так дай же мне ты хлеба; да нет ли молока! я до молока охотник, хотя в самом деле я его очень мало ем.

 Побежал мой Иван Федорович скорее подавать велеть. Но со всеми суетами принужден я был более часа дожидаться, покуда нам собрали обедать; но в чем бы вы думали между тем время проводили? в разговорах. Да в каких? — весьма в удивительных: Иван Федорович рассказывал мне свои несчастия, а именно о ветчине.

 — «Вот, отец мой! говорил он: век живи, век учись, какая беда со мною сделалась. Ветчины я доброй продал шесть пуд, а тут зимою превеликих множество, иные в два, иные в три пуда были, такие были чистые и хорошие. Оставил, отец мой, про себя; но вот, плут, бездельник солил мало, а я велел ее под кровлю подле окошек повесить, опоздал соленьем, отец мой! Итак, все с кровли капало на ветчину, потом сняли ее, положили в анбар; я поехал в козловскую деревню и велел ее без себя по 3 копенки фунт распродать. Но посмотрим, черви по вершку в ней выросли и кто продавал, так ветчиной его прибили, и рад был по 3 полушки взять. Теперь стал вовсе без ветчины, а баранов для того не бью, что в две недели его не сем».

 Очень хорошо, думаю я сам в себе, хорош ты молодец, а еще славишься богатым; знать мне у тебя сытому быть; изрядная наперед об обеде рекомендация. Каков–то обед будет?

 Однако, каков он ни был, но я наелся до сыта, ибо хотя мясного и духа не было, но по счастию были давичные грибы вареные, скоромные, о которых я заключал, что они постные, и я наелся их довольно. Сверх того успели еще сделать яичницу; итак, принужден я был иметь сегодня обед монашеской, все яичное и молочное.

 Отобедав, простился я с ним и поехал на часок в Калитино, а оттуда уже почти ночью приехал домой…

 Вот история тогдашнего дня, и вот какие старые хрычи и скряги важивались у нас тогда в соседстве.

 Совсем тем не думайте, чтоб он был бедный человек. Ах, нет! Дом у него был изрядный и достаток хоть бы куда. Ныне владеет сим имением сын его, который хотя несравненно его лучше, но все есть и в нем нечто наследственное от отца. Хлопотун и он превеликий, и при всей своей старости летает то и дело и в степь, и в Москву, как двадцатилетний, и экономиею своею нажил себе хороший достаток. Но сей по крайней мере знается с людьми и угощает далеко уже гостей не по–отцовскому. Мы сами к нему и он к нам ездит и нельзя сказать, чтоб мы приязнию его не были и довольны. Но правду сказать, что с того времени пременились во всем много все наши нравы и обычаи.

 Сим окончу я сие письмо, ибо как рассказывать мне надобно тотчас и о другом несколько похожем на то путешествии, то отложу то до письма будущего, а между тем остаюсь ваш и прочая.

(Писано октября 31–го, 1802 .)

ПРОПАДАНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

И ИСТОРИЯ О ВРАЧАХ

ПИСЬМО 132–е

 Любезный приятель! Утрудившись помянутою ездою, я еще и не отдохнул прямо от бывшего беспокойства, как проснувшемуся мне на другой день сказывали, что из Новикова приехали опять за мною для межеванья.