Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 2

 Не успел он сего сделать, как жена его очнулась и тотчас родила благополучно сына. Радость тогда была неописанная сего дворянина. Он тотчас разбудил всех, созвал людей и крестьян и рассказал им все происхождение; показывал им лапы, которые отрубил он у собаки, поил их всех на радости и в том препроводил всю ночь.

 Примечания достойно было при том, что все люди пришли, а не было одной только старухи мамы. Господа спрашивали об ней, куда она девалась, но никто того не знал, и даже самые сыновья ее не ведали; но сие так до утра и оставили.

 Поутру надобно было смотреть за окном собаку; но как все удивились, когда, пришед на то место, никакой собаки не нашли, а только одно окровавленное место; однако был кровавый след, по сему следу пошли ее искать — след шел прямо к пунке сына мамина.

 Но какое было всех бывших при том удивление, когда в помянутой пунке, или клетке, вместо мнимой собаки нашли саму маму с обрубленными руками.

 Таким образом открылось, что все прежние пропажи младенцев происходили при ней. Она сама в том призналась и сыскала всех семерых, которые были у ней высушены и спрятаны в коробке.

 Как все сие весьма особливое было дело, то тотчас донесено было о том в городе; дело было исследовано, и сия старуха казнена в Туле, по обыкновениям тогдашнего времени, наимучительнейшею смертью: она была сперва колесована, а потом ее четвертовали.

 Вот какую странную историю случилось мне тогда слышать. Я поместил ее здесь не для того, чтоб я ей верил, ибо она слишком невероятна и имеет весьма много признаков несправедливости; но для доказательства, какие нелепые басни носились еще у нас в народе, и что были люди, которые им верили и почитали за истину.

 К окончанию августа месяца возвратился, наконец, и друг мой господин Полонский, и как он был около сего времени имянинник, то по обыкновению своему сделал пир и пригласил на оный всех своих друзей и соседей, а в том числе и нас, и мы препроводили сей день у него очень весело.

 Господин Товаров опять всех нас странными своими поступками до слез смеяться заставил. О благодарениях господина Полонского мне я уже и не упоминаю. Они были очень чувствительны, но немногословны, и он твердил только, что надобно благодарить сердцем, а не словами.

 Что касается до происшествий, бывших со мною в течении последующего за сим сентября месяца, то все они в особливой подробности описаны мною в особой книжке, образом современной истории, почему излишним было бы здесь и упоминать об оных; однако для связи с прочими упомяну только о достопамятнейших из оных, и то только вкратце.

 Еще в самый первый день оного прислали было за мною опять из Каверина, чтоб я ехал для межеванья; но я очень благодарен был, что и прежде, вступаясь в чужое спасенье, и сам измучился, и всех людей и лошадей с голоду переморил и замучил.

 — Недосуг! сказал я в сей раз уже напрямки им. Недосуг мне ехать, пускай сами как хотят разбираются, а наставление от меня им уже дано…

 Да и в самом деле ехать мне было крайне недосужно. Я должен был каждый час смотреть за печниками и другими людьми, отделывающими мои новые хоромы.

 Как сею отделкою мы очень поспешали, то заняты были у всех руки и даже сам я находил множество себе дел; но мне более всех и хотелось уже скорее перейтить в оный. Однако как мы ни спешили, но продлилось сие почти до 20–го числа сего месяца.

 Между тем были ко мне я из других мест присылки и приезды по межевым делам. В особливости же достопамятно было письмо, полученное мною из Москвы от кумушки и соседки моей Натальи Ивановны, которую как по фамилии назвать я не ведаю. По природе она была Ладыженская, но теперь Бог знает чем себя делала.

 Сидючи лет сорок в девушках, будучи самовластною госпожею изрядного именьица, живучи с покоем в сельце своем Сенине и перебиравши лет 20 женихов, вышла наконец замуж за некоего г. Трусова и сделалась г–жею майоршею.

 Но супружество сие что–то ей не понравилось, но пожив с год или менее в оном, вздумала она рассупружиться, а что всего смешнее, из боярыни сделаться опять девушкою.

 Она от мужа ушла, жила в Москве своим домом и старалась весь свет уверить, что она не Трусова, а по прежнему Ладыженская и нехотя никак и слышать о Трусове, и подписывалась даже везде и во всем Ладыженскою.

 И от сей–то чудной дево–боярыни и г–жи Трусо–Ладыженской получил я письмо о межеванье; ибо как мы с нею были по землям соседи, то и просила она, чтоб развестись с нею полюбовно и не входить в споры. «Матушка ты моя! ответствовал я ей, с радостью и превеликою готов, а не вели ты только своим здорить».

 На другой день после сего увидел я приехавшего опять ко мне из Новиков. Ну, сказал я, конечно опять за мною; однако в сей раз я обманулся, и не угадал. Был то самый теткин поверенный и ехал уже домой, окончавши наиудачнейшим образом все дело.

 Господ Троицких я в последний раз так нагонял, что не успел я уехать, как решились они отдать все и все, чего я ни требовал, и кончили тем все споры и дело. Я очень рад был, что услуга моя тетке сделалась чрез то совершенною.