«Но что мне далее говорить? Одним словом, все дела и начинания мои имели успех и успех неожидаемый. Многажды я сам даже дивился, что из начинаемых мною дел выливалось совсем иное и гораздо лучшее, нежели я думал и себе представлял; не особливое ли сие божеское благословение и не должно ли мне за то благодарить моего Создателя?..»
Вот что чувствовал и как говорил и мыслил я тогда, и как мыслил и во все течение моей жизни; но я возвращусь к нити моего повествования.
Через немногие дни после того случилось мне опять слышать нечто странное и удивительное, и такое, о чем для любопытства не за излишнее почел сообщить вам. Слышал я оное от старика попа нашего, почтенного и степенного отца Иллариона.
Бедняк сей находился тогда в горести и недоумении великом: будучи недавно совсем выжжен, не смел почти строиться вновь, и не смел для того, что товарищ его, наш другой поп, с которым была у него вечная и наследственная вражда и ссора, разглашал будто везде, что не успеет он построиться, как опять сожжен будет.
Я уговаривал, сколько мог его, чтоб он не смотрел на то, а если он в самом деле того опасается, то советовал ему построиться как возможно ближе к его двору, дабы в случае пожара и собственный его двор подвержен был опасности от сгорения. Но поп мой никак не соглашался на то, особливо не хотел отнюдь строиться на ином и новом месте, а того паче на улице.
Тогда любопытен я был узнать, что б тому была причина; но как же удивился, услышав от сего, впрочем, толико умного и почтенного старца такое, чего я всего меньше от него ожидал, а именно, что не хочет строиться на новом месте из опасения, чтоб товарищ его чего не наворожил на оном.
— Помилуй, батюшка! — захохотав, сказал я. — Как это возможно, и как вам не стыдно так суеверничать? Вам бы еще нас отвращать от того надлежало, а вы сами что делаете!
— Так, — сказал он, — это я сам знаю; но что делать, когда неволя приводит к такой слабости и заставляет верить? Я уже видел над собою пример, довольно мне сие доказывающий.
Любопытен я был слышать, что б такое с ним случилось, и вот что рассказал он мне по моей о том просьбе.
— Случилось мне, милостивый государь, — говорил он, — однажды новые ворота становить. Выкопавши под вереи ямы, не успели мы в тот день оные поставить и отложили дело сие до другого дня. Но между тем люди добрые ночью спроворили и сыграли над воротами моими штуку. Не успели мы на другой день вереи поставить, ямы закопать и ворота отделать, как вдруг не хотела в оные иттить ни одна скотина: бегала кругом, ревела, а в ворота вогнать никоим образом ни одну было не можно.
«Господи помилуй! — говорим мы. — Что за диковинка и что за чудо?» Но сколько мы ни дивились, но скотина не шла, и мы не знали, что делать. Наконец один усердствующий мне бобыль вывел дело наружу и сказал мне, чтоб я, вырывши вереи, опять посмотрел бы, что закопано под ними. Сперва было я тому не поверил, однако, наконец, принужден был сделать по его совету. И что ж, думали вы, милостивый государь, мы нашли под ними?… Зарытую человеческую кость.
— Это удивительно, — сказал я, речь его прервавши, — но кто ж бы зарыл сию кость?
— Точно поп Иван, мой товарищ, — сказал он. — Кость вынули, вереи опять поставили и зарыли, и скотина наша пошла, как надобно.
Удивительна мне и невероятна была сия история; однако он уверял, что она была в самом деле, и присовокуплял к тому, что он для самого того опасается и ныне на новом месте строиться, ибо слышал, что товарищ его послал к какой–то ведьме и что будто не одну уже ночь собаки его мечутся к тому месту, где он строиться был намерен.
Не знал я, что на все сие сказать тогда уже моему гостю, а почел за лучшее оставить его при его мыслях, а чудился только, что такие бредни и суеверия господствовали у нас еще в народе и что самые попы от них освобождены не были. Но как бы то ни было, но оба сии старика не только прожили весь свой век в вражде непримиримой, но и померли в оной.
Но чем же и кончилось все? Тем, что оба дома их перевелись совершенно, и неприятель его как ни семьянист был, но не осталось после его ни одного потомка, а все нынешние наши церковнослужители происходят от убитого, нашего добродушного и ни с кем не ссорившегося дьякона.
Еще случилось со мною около сего времени та неожидаемость, что отсутствующий ближний сосед мой, князь Горчаков, владелец Котовский, препоручал мне деревню сию в смотрение и, предавая в полный произвол мой всех своих крестьян, просил меня убедительнейшим образом, чтоб их сечь, и бить, и наказывать, сколько мне угодно, за их шалости и проступки.
Но как все крестьяне его были самим им так избалованы, что не было и шва в них, и я предусматривал, что мне с ними всякий день доведется драться и хлопотать, а к сему я такой охотник был, что не хотел бы и с своими иметь никогда хлопот и ссор сему подобных, то учтивым образом отклонил я от себя сии чужие хлопоты и благодарил его только за делаемое мне доверие, оставляя впрочем самому ему хлопотать с сими негодяями.