Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 2

 Все таковые слухи были для нас очень неприятны: мы заключали из того наверное, что межевщик ими очень позадобрен, и что делают они все сие не по его ли наущению и позволению; ибо известное то было дело, что межевщики, во всех таковых спорах, находили свои интересы и пользовались от обеих сторон прибытками. Г–н Лыков же был нам с сей стороны очень подозрителен, ибо был он прямо на таковскую руку.

 Впрочем, рад я очень был, от г–на Хитрова услышав, что он с нами спорить никак был не намерен, также что спорные наши с князем Горчакавым урочищи есть упомянутые и в его крепостях.

 Что касается до сего другого и знаменитейшего нашего соседа и давнишнего соперника, князя Горчакова, владельца сельца Злобина, то был он в сие время уже генералом и особа гордая, надменная и некакого странного характера.

 Он прикосновен был дачами своими к нашим дачам в двух местах, а сверх того имел еще маленькое участие и в самых наших Дворяниновских дачах.

 И как еще у отца его с покойным дядею моим Матвеем Петровичем было одно, многие годы продолжавшееся и по сие время еще нерешенное судное дело об одном куске принадлежащего ему старинного леса, называемого Неволочью, в рассуждении которой покойный дядя отыскал как–то неоспоримые почти доказательства по живым урочищам, что оный принадлежать должен нам, и дело сие продлилось и не решено было единственно за чрезвычайною скупостью моего дяди; то князь, сын его и тогдашний владелец Неволочи, опасаясь опять возобновления сего дела, которое бы смертию дяди моего поостановилось и замолкло, и не сомневаясь в том, что мы будем спорить, нарочно для сего сам с Москвы съехал и жил в сие время уже давно в своем Злобине и на досуге вымышлял всякого рода способы, чем бы нас повредить при межеванье, а паче всего острил зубы на соседственную к нему нашу пустошь Хмырово и, как молва носилась, грозился как–то у нас ее отнять.

 Совсем тем, как он мне был знаком по службе и по Кёнигсбергу и был мне далеко не так страшен, как волостные, то хотелось мне с ним видеться; но как унизить себя пред ним и к нему ехать без приглашения не хотелось, то искал я случая увидеться с ним в общей нашей приходской церкви, что мне и удалось и еще в прошедшем месяце июне. И как свидание сие было у нас странное и отчасти достопамятное, то и опишу я оное так, как описал, в тот же день, в тогдашнем моем журнале.

 Было сие 6–го июня, что я, услышав, что он будет к обедне, восхотел и сам туда же съездить не столько для богомолья, сколько для того, чтоб видеться с князем, будущим моим по межеванью соперником.

 Признаюсь, что нетерпеливо хотел я видеть, как он со мною обойдется, а притом повеселиться непомерною его спесью и напыщением. Я действительно и ездил, и его высокопревосходительство и княжеское сиятельство увидеть удостоился, и могу прямо сказать, что он прямой князь, бо все в нем замешано было на гордости и превозношении.

 Уже и первое самое было то, что ему, по всему видимому, нас хорошенько у церкви проторить себя и ждать заставить; он соблаговолил не прежде как в двенадцатом уже часу возыметь свой великолепными выезд из сельца Злобина.

 Собравшийся к церкви народ ждал, ждал, но наконец, наскучив, стал уже расходиться по домам. Брат Михаила Матвеевич, который не спрося броду сунулся в воду, прождал его также часа два и, наскучив, уехал в Савинское к обедне.

 Но меня он не обманул. Я, заключая наперед, что он рано не приедет и что, может быть, из пышности захочет нарочно нас проторить, поехал хотя в обыкновенное время, но, заехав к Матвею Никитичу, просидел у него до самого того времени, как увидели едущего его по полю, а тогда поехал уже и я. Итак, князь был уже в церкви, как мы приехали.

 Он стоял, напыщенный спесью, на моем месте; был до сего горд, был горд, а тогда уже из рук вон! Я стал позади его, и хотя он довольно мог слышать, что я позади его стою, однако он стоял, как столб вкопанной и во всю обедню не только назад, но и на сторону не оборотился. Итак, мы с ним и не здоровкались.

 Досадно мне сие неведомо как было, и я внутренно хохотал такой глупой надменности, и нарочно вопреки тому делая, не задирал его и ему не кланялся, а хотел видеть, что воспоследует далее.

 Наконец, выходит поп с антидором; князь не пошел к нему, и я также. Итак, не видались мы и тут с ним. И как казалось мне, то не хотелось ему и вовсе со мною видеться, ибо как скоро отошла обедня и молебен, то пошел его сиятельство прикладываться к иконам, дабы я, между тем, вышел из церкви.

 Однако я не таков был глуп, а остался ждать, покуда совершит он свою набожную церемонию, которую производил он с такою важностью, что во время оной не взглянул ни однажды на народ и на меня. Но как кончилось сие, то необходимо надобно было уже нам видеться и ему иттить мимо меня.

 Я поклонился ему по старинному нашему знакомству, а он первым словом спросил меня, ездил ли я в Петербург? Удивил он меня сим вопросом, ибо я такого странного нимало не ожидал.

 — Нет, сказал я ему, у меня и на уме не бывало.

 — «Мне сказали, подхватил он: да кто ж это ездил, Ладыженский что ли?