Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 И она принуждена была сие сделать. А я ну–ка приниматься за свое обыкновенное в таких случаях лекарство, ну–ка принуждать себя, то и дело, к чиханию и сим, в немногие минуты, так жар в себе уменьшил, что мог уже спокойно заснуть; а наутрие, кроме оставшейся слабости в членах и сделавшегося, может быть, от повреждения желудка, превеликого поноса, совсем опять по прежнему здоров сделался, что успокоило дух во мне и во всех моих родных, не менее моего сим случаем перестрашенных.

 Таким образом удостоверившись, что то была не чума, и слыша притом со всех сторон уверения, что в Злобине давно уже нет никаких больных, да и во всех окрестностях наших чума утихла и пресеклась, могли мы отважиться наступающий в самое сие время наш годовой праздник праздновать по прежнему обыкновению.

 Мы осмелились быть у обедни уже в своей церкви и, как во всех наших трех домах много было приезжих родных и приятелей и мы из дома в дом со всеми гостьми переезжали и взаимно всех угощать старались, то и пропраздновали мы несколько дней сряду и проведя оные, а особливо вечера, в разных играх очень весело.

 При чем некоторого замечания достойно, что я в самое сие время изобрел простое и самое удобное средство, никому еще до того не известное, к составлению так называемого картезнанского чертенка из воска, которым физическим экспериментом в последующее время я так много веселился, а иногда употреблял его в пользу, и что сама фигурка подала нам тогда повод к особливому смеху.

 Случилось сие утром одного из тогдашних праздничных дней, при случае пришедших ко мне на поклон нескольких человек из духовенства от нашей церкви и других соседственных. Были в числе их и попы, и дьяконы, и дьячки, были люди умные, были и со всякою всячинкою. Как все они, дожидаясь угощения водкою, у меня сидели, то приди мне охота порезвиться и удивить их своею нововыдуманною фигуркою. Итак, важным и не шуточным тоном говорю я им:

 — А со мною, отцы святые, какая случилась диковинка. На сих днях ловили у меня в прудах подо льдом рыб к празднику, и как вытащили невод, то увидели между рыбою нечто чернеющееся и ворочающееся. Они почли сперва водяным тараканом, но скоро увидя, что был то совсем не таракан, а некая чудная, необыкновенная и удивительная вещица, имеющая точное подобие маленького черного человечка, или паче чертенка, с страшными глазами и превеликими горбами спереди и сзади, все мы удивились и не знали, что это такое и что с ним делать. Наконец, решился я посадить его скорей опять в воду в ведро, а из него в стеклянную банку, наполненную водою, и, чтоб не ушел, завязал сверху накрепко пузырем. Он и теперь у меня цел и жив, и поглядите какой!

 Сказав сие, пошел я в свой кабинет, вынул банку мою с фигуркою и, показав ее всем им, с крайним любопытством на нее смотрящим, спросил:

 — Ну, видите?

 — Видим! Видим! — ответствовали. — Живой, истинно, с ногами и движется!

 Тогда, восхотев их еще более удивить, сказал я:

 — Да посмотрите–ка, какой еще послушливый, что прикажешь, то и делает!

 После сего начал я будто фигурке говорить и приказывать:

 — Ну, чертенок, ступай книзу… ниже… ниже… на самое дно… стань на колени… ну, стой так… ну, пошел опять кверху… ну, остановись на середине… ну, далее кверху… ну, опять вниз!

 Как фигурка все то и делала, что я говорил, то зрители мои смотрели на все сие, разинувши рот, и не знали, что им обо всем том думать, а только твердили:

 — Господи помилуй!

 А были из них некоторые такие, которые, как мне после сами сознавались, сочли его действительно чертенком и читали «Да воскреснет Бог» и прочие молитвы, кои почитали они удобными к поруганию бесов, и дивились, что он нимало их заклинаний не боялся. А то, что происходило все сие от единого только неприметного давления моего ладонью пузыря, которым горло банки было завязано, никому из них и в мысль не приходило. Я не мог довольно нахохотаться тогдашнему их изумлению; но не менее удивлял и увеселял фигуркою сею и других многих.

 Вскоре за сим надобно мне было съездить самому в город Алексин, где в сей год производился набор рекрутской, ибо в Москве и в Туле, за чумою, дела сего производить было не можно. Итак все мы отдавали рекрутов своих в Алексине, который городок от самого того и начал поправляться.

 В сию езду имел я случай многих из алексинских дворян видеть, а с некоторыми из них и познакомиться. В особливости же доволен я был спознакомившись с одним алексинским старичком дворянином, с которым мне уже давно спознакомиться хотелось. Был то г. Змеев, Александр Аврамович, принадлежавший к числу, хотя оригинальных, но таких людей, которые славились умом и ученостью. Словом, он почитался тогда умнейшим, любопытнейшим и ученейшим человеком, хотя все сие было и весьма в тесных пределах.

 Но как бы то ни было, но он был мне чрезвычайно рад, когда я нарочно к нему заехал, и как он, имел случай читать некоторые мои сочинения, сам вожделел давно со мною познакомиться, то, сдружась с ним в один миг, и не могли мы с ним довольно наговориться, и те сутки, которые пробыл я у него, были для меня очень веселы.