Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 Тогда начали мы советовать, что с ними девать? — Людцы наши все единогласно говорили, что нам не для чего ждать, а должно ехать. Г. Молчанов был того же мнения и принуждал деньги схоронить под хомут, завернув во что–нибудь. Но мне одному казалось это дело бесчестным и подлым, и что долг христнанские повелевает возвратить сии деньги хозяину; почему и стал я в том так твердо, что все, сколько ни говорили, но не могли меня в том переспорить.

 Между тем увидели мы идущую к нам целую толпу народа. Был то поручик и превеликое множество народа, окружающего того верхового человека, которое, по отдачи нашим денег, нарочно от нас отстал.

 Вопль, крик и превеликой шум слышан был уже издалека, и вся эта шайка шла на нас; а человек г. Хвощинского, притворясь, будто совсем нас не знает, кричал уже издалека:

 — «Милостивые господа! Вот пристают ко мне, не знаю, не ведаю из чего. Говорят, будто бы я поднял сколько–то денег и отдал вашим людям, а я не знаю ничего, не ведаю, ни вас, ни людей ваших не знаю и никаких денег не поднимал и не отдавал».

 На сие, понимая что это значить, ответствовал я молчанием, покуда пришел поручик. Сев, приступив тотчас к нам и рассказав все слышанное, стал учтивым образом просить нас, чтобы мы это дело исследовали.

 И тогда обступило нас множество народа, ибо обронили деньги самые те бурлаки и люди, о которых упоминал я выше, и которые, побросав свои телеги, вернулись верхами и, валяясь в ногах, то Молчанова, то меня просили оказать им милость.

 Я, опасаясь, чтоб не произошло какого худого следствия, не открывая им, что мне все дело уже известно, говорил человеку Хвощинского, чтоб он признался, буде поднял и сказал бы, которому из людей наших он их отдан. Но как он твердо в том стоял, что не поднимал, а те бедняки не могли именно показать, которому из людей наших он отдал, а обыскивать нас было не можно, то легко могли б деньги сии пропасть, если б я захотел; но то–то было и дело, что мне того и чужой грех на душу взять не хотелось.

 Долго это продлилось и нельзя было никак не умилосердиться и не сжалиться на их просьбы. С них соскочил тогда и хмель весь. Однако, чтоб отвести от себя подозрение, уговаривал я человека, чтоб сказал правду и доволен бы был пятью рублями, которые дают они ему охотно сами. И насилу, насилу мог его уговорить! Итак, взял он тайком от моего человека деньги и, спросив сколько их было и, условившись о перейме, отдал их.

 Денег по счету оказалось 38 рублей, и они сами ему дали 5 рублей, чем дело сие и кончилось. Люди мои получили от человека один рубль, а он был доволен тем, что ему 4 рубля Бог дал.

 Кроме сего во все путешествие сие ничего с нами не случилось особливого. Мы доехали до деревни своей благополучно, и как межевщика еще не было, то принялся я тотчас за снятие на план всей нашей тамошней дачи и по исчислению узнав, что в ней было около 125 десятин недостатка, нетерпеливо хотел видеть межевщика, которой, наконец, к нам и приезжал.

 Но как он присылан был только для измерения одной, недалеко от нас находящейся казенной земли, а до нас ему дела не было, то, поговорив с ним, другого нам не оставалось, как ехать обратно домой, куда, чрез несколько дней, и возвратились мы благополучно.

 Вскоре после сего происшествия имели мы некоторою неприятность в доме, по случаю тяжких, удивительных и почти ненатуральных болезней многих людей, и как тому же злу подверглась кормилица меньшого моего сына, то принуждены мы были его от ней отнять. А вскоре за сим имели мы неожидаемое удовольствие видеть у себя обеих племянниц моих, Надежду и Анну Андреевен, приехавших к нам из Кашина для свидания.

 В первых числах сентября, по скучаю великого урожая в сей год орехов, пришла мне мысль завесть у себя, за вершиною, на клину регулярной сад, составленной из одного орешника, на тот конец, чтоб тут можно было орехам до тех пор давать вызревать, покуда они сами начали бы вываливаться.

 И как я во всех таких случаях бывал очень нетерпелив, то не успел сего вздумать, как захотелось мне затею сию в выполнить. Я тотчас начал все сие место, измерив, разбивать, по тогдашней склонности и охоте к регулярным садам, на разные косые и прямые куртины и назначать, где быть алейкам и дорожкам, коих назначил я превеликое множество. А по учинении сего тотчас и велел все сие место окапывать рвом, чрез что и получил тогда заовражной мой сад первое свое основание.

 Но все мое тогдашнее предприятие было неудачно и вышло, наконец, из сего места совсем иное, нежели я тогда себе воображал.