Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 «Потом начал он драть черные письмы. Истинно передрал он более двух дестей и весь пол бумагами усыпал. Это было опять для меня новое зрелище. Наконец окончилось сие и уехал управитель, и я остался один. Понемногу, понемногу доводить я разговор о земле, отбирать от него изподтиха и высматривать его мысли, и вот что узнал:

 «Пашков межевщика действительно поднял, то есть взял на свой кошт; но межевать ему нынешнею осенью не можно. Другой также сосед, г. Коновницын, взял того же межевщика Заборовского, и что сей скоро межеваться будет. Что сам он, Рахманов, степь хочет утаивать и утверждать, что ей нет, и сказывал, что он, по незнанию, и сам подал доношение и об ней объявив, хотел купить; но после, как стали требовать деньги, то ему не захотелось заплатить и он одумался и подал доношение, будто прежде подавал ошибкою и что эта земля не казенная пустая, а дачная; следовательно ему теперь никак уже не можно называть ее казенною, а он должен ее неинако называть, как дачною.

 «Далее говорил он мне, что я пропаду, ежели назову дикою степью, — а я сам себе на уме: «Добро! Эти грозы слышали мы давно», а ему говорю: «не лучше ль бы было и всем назвать дикою землею», и доказываю ему сие резонами.

 «Так случилось, что сии резоны были ему неизвестны. Хвать он себя за бороду и говорит: «Ну, жалко мне, что я это сделал, а впрям бы лучше было показать ее дикою степью; но теперь переменить нечем». Таким образом, как он сперва ни пыхтел, но после смирнее стал говорить. Наконец, надобно было ему уже ехать. Я, видя, что у вас с ним будет большое дело, и что нам с ним добром не развестись, распрощался с ним и поехал.

 «На дороге заехал я к г. Соймонову, чтобы господам сим вложить в голову мои резоны, по которым для всех их лучше было объявить дикую степь. Соймонов мне рад и я нашел в нем все, что хотел. Он сказал мне радостную весть, что не только он, но и многие другие в том согласны, чтоб показать дикую степь, а мне сие всего лучше и надобнее.

 «Между тем, как я туда ездил, приезжал ко мне сосед мой, но не застал дома. Как ехал я в сумерки домой, гляжу, — выслал он человека звать меня к себе; но я, досадуя на него бездельного и негодного соседа, за его обиды, отказал и не поехал за поздним временем».

22–го сентября ввечеру.

 «В сегодняшний день думал я пробыть дома, но не так сделалось. Напившись чаю, отправлял я обыкновенную свою аудиенцию, то есть, говорил с приходящими ко мне на поклон с яйцами, своими и чужими мужиками. Не успел я их отправить, как шлет г. Тараковский звать меня к себе обедать. Не хотелось было мне очень к нему ехать, а лучше б гораздо я отобедал дома, но не мог отговориться. Однако велел подать жареную яичную кишку и кусок ветчины и перехватил несколько, ведая, что там не скоро дождешься обеда.

 «Позавтракавши, пошли мы с моим товарищем туда. Г. Тараковский рад. Я на него досадую, но притворяюсь. Хотелось мне распроведать о его мыслях и посмотреть у него выпись, с которой копию позабыл я дома. Ну ему точить пешки! ну говорить о межеванье, ну, сказывать примеры! Сбил совсем с пути, привел в нестроение и довел до того, что и сей талалай едва ли уже и сам не переменил мыслей и не хочет назвать степь дикою землею. Все сие происходило до обеда. Обед был по обыкновению поздной, и чем позднее, тем хуже. Правда, наелся я до сыта, но не гораздо с аппетитом, ибо не было ничего хорошего, а все изготовлено дурно.

 «После обеда продолжали говорить о земле и делали примерное исчисление, сколько б, например, у коей нашей Палдинской округи было примерной земли, и нашли безделицу — 51 тысячу десятин, и все сие ужасное множество распашной земли хотят сии молодцы украсть и утаить у государя.

 «Вот каковы здешние жители; но ведь всего этого мало, а надобно еще столько ж действительно дикой степи и пустой земли прихватить и назвать своею! Не знаю истинно, чем все это дело кончится!

 «Просидев у него почти до вечера, пришли мы домой. Я ждал, ждал, чтоб напоил он нас чаем, но как не дождался, то сказал своему товарищу, пришедши. «Сем–ко, брат, Александр Андреевич, сами своего напьемся; а наперед съездим на поле и посмотрим землю», откуда мы сей только час возвратились.

 «Я ажно ахнул увидев, сколько земли было здешними жителями, после первого всего сюда приезда, распахано. Куда девалась вся ближняя наша степь и ковыльныя земли? Из всего, очерченного мною, весьма обширного, кавылом поросшего жеста, не осталось уже ни клочка; а все для нас алчных и ненасытных людей земли было мало!»

 Сентября 23–го ввечеру.

 «Вчера ввечеру, после написания вышеписанного, так было я занемог, что и сам испужался и всех перестращал. Вдруг заболел у меня, не знаю, не ведаю отчего, живот, и заболел так, как никогда не болел. Такой рез и такое сделалось ворчанье, что изобразить не можно. Все наши перетрусились до крайности и не знали, что делать.