Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 Шестая моя выдумка состояла в приделании к сей сени спереди двумя ангелами придерживаемого фигурного щита с крупною надписью, из следующих слов состоящею: «Ядый мою плоть и пияй мою кровь во Мне пребывает и аз в нем». Сия выдумка также многим отменно нравилась и тем паче что надпись сия по крупности слов видна была в арку изо всей церкви.

 В–седьмых, поместил я и сзади иконостаса, над царскими дверьми, вместо простого образа, изображение Нерукотворенного образа, держащегося летущими (sic) ангелами, нарисованное также самим мною.

 В–восьмых, оба боковые придела велел я от большой церкви отгородить стеклянными перегородками, несмотря на всю величину арк, и таким образом раззолотить и покрыть перила и карнизы по серебру лазоревым лаком, чем придал всей церкви отменное великолепие.

 В–девятых, велел приделать к левой стене, между церковью и трапезою в соответствие находящегося на правой стене иконостаса с образом Казанской Богородицы, по собственному своему рисунку и прекрасно сделанную и раззолоченную и расписанную кафедру с балдахином над оною, а внутри, на стене, изобразил во весь рост Димитрия Ростовского, так как бы сказывающего проповедь. Сие составляю также особое и почтя необыкновенное украшение.

 В–десятых, наконец, вздумалось мне особенным и необыкновенным образом украсить и внутренность большого купола постановлением на широком карнизе, против каждого из многих окон, по большой золотой вазе. Вазы сии сделал я сам, обрезные из толстой политуры со многими прорезными насквозь местами, и снаружи, расписав и раззолотив их по приличию, прикрыл сзади все прорезные места слюдою, покрытою разноцветными лаками, с тем намерением, чтобы прорези сии могли служить некоторым родом дневной и ночной иллюминации; ибо как церковный карниз был так широк, что по оному, позади сих ваз, ходить человеку было можно, то в большие праздники, во время всенощной, зажигали мы позади ваз сих свечи и огни и они придавали и днем, и ночью отменное всей церкви великолепие.

 Вот сколь многие и разнообразные затеи употребил я для украшения внутренности сей церкви. Но как все сие скорее сказать, нежели сделать было можно, то легко можно заключить, что все сие и многих трудов и хлопот мне стоило. Но как оные услаждаемы были сколько своею удачностью, столько и всеобщим одобрением, и похвалою, и паче всего чувствуемым при отделке каждой штуки собственным превеликим удовольствием, то были они мне очень сносны и почти нечувствительны. Однако, я едва–едва мог успеть все сие кончить к 16–му числу месяца июля, в которой день наконец она освящена. Впрочем, относительно к сему периоду времени достопамятно для меня было то, что 29–го мая чуть бы опять не претерпел я пожарного бедствия. Какому–то бездельнику (не знаю, не ведаю, по какому побуждению, а думаю — более побуждаемому желанием накрасть опять каких–нибудь вещей) вздумалось было двор мой зажечь и всунуть в одном месте задних мелких строений, в соломенную кровлю головню с огнем. Но каким–то случаем и бессомненно действием невидимого Промысла Господня, пекущегося о сохранении меня в сем разе от бедствия, солома от головни сей хотя совсем почти истлела, но не загорелась, и головня потухла. Мы ахнули ажно, как наутрие принесли к нам сию головню тепловатую и не могли довольно возблагодарить Господа за избавление нас столь очевидным образом от столь близкой опасности.

 Наконец, с наступлением месяца июля и за неделю до освящения церкви приехал к нам командир мой г. Давыдов, и как намерен он был пожить у нас таки–довольно, то приехал уже со всем своим семейством, состоящим из его жены, ее сестры и своего сына и привезя с собою для сотоварищества и нескольких своих тульских приятелей, и расположился в большом корпусе нашего замка, или во дворце самом.

 С сего времени начались у нас опять ежедневные почти праздники и гулянья, а для меня самое хлопотливое время; ибо, с одной стороны, надобно было спешить отделкою многих неоконченных вещей в церкви и делать все нужные к освящению оной приготовления, а с другой — угощать у себя сих новоприезжих гостей, когда обедами, когда ужинами; возить их в разные места для гулянья и показывать им все мною сделанное; снабжать квартиру и кухню его всеми нужными потребностями и удовлетворять все непомерные требования его поваров и лакеев, что производило нам и чувствительные иногда неудовольствия. Но все сии хлопоты услаждаемы были, по крайней мере, благосклонностью и приятным со мною обхождением моего командира, который все сделанное мною в лесу и в церкви не только одобрял, но превознося похвалами, благодарил меня за труд мой, а мне более того было ничего и не надобно.